До этого все девушки доставали меня с вопросами о них. Это раздражало.

Я думал о той ночи в амбаре спокойно и трезво, сохраняя здравый рассудок.

Но одно дело – лишь представлять то, что отец совершил, и другое дело вспомнить все до конца. Полностью погрузиться в тело пятилетнего мальчика и увидеть все своими глазами до мелочей.

Лидия считала, что, только приняв это воспоминание, я смогу отчасти побороть Деймона. Она никогда не скрывала от меня, что он едва ли когда-нибудь покинет мой разум. Но изменить ход его мыслей, сделать его мысли своими, синхронизировать и убрать его склонность к насилию…это возможно.

Нужен якорь, чтобы постоянно удерживать свое сознание в необходимой мне форме. Это как причалить на корабле к одному берегу, осознать, что тебе там понравилось, и остаться там навсегда.

Голубая лагуна. Думая об острове и голубой воде, я не могу не вспоминать о глазах Леа и не размышлять о том, что бы я делал с ней долгие длинные ночи напролет, зажимая под собой на песке под размашистой пальмой.

Баттал поглядывает на меня с осуждением: я свернул с дороги и едва ли добьюсь отпущения грехов. Поднимаясь на гору, я должен молить о прощении и искуплении грехов, а никак не думать о том, что буду совершать новые.

Этот смуглый, молодой парнишка, который взбирается на гору легко и быстро, чувствует себя здесь, как рыба в воде. Знает каждый камень даже в темноте.

Синай – место, которое невозможно забыть. Стоит всего один раз взглянуть на мириады звезд над головой, и понять: может, поднявшись на гору, ты не обретешь Бога внутри себя, но этот вид запомнишь на всю жизнь. Это точно. Звезды здесь падали каждую минуту – пролетали в плотном скоплении за одну секунду и навсегда исчезали.

Мертвые звезды.

– Боже! – ломанный английский резанул по ушам. Женский истошный крик пронзил мой слух, и я обернулся, ища источник паники. – Помогите! Она упадет! Моя девочка.

В полной темноте, не разбирая дороги, огибая попадающихся мне на пути людей, даже не задевая их, я прибыл к источнику криков. Горел слабый свет от фонариков, что некоторые путники несли в руках.

– Derjis, Veronika…derjis! – шептала женщина, глядя на то, как ее дочь отчаянно хватается за выступ горы, норовя вот-вот сорваться в бескрайнюю и темную бездну.

Спасать девочку сродни самоубийству, но мне плевать. Она в панике и может в любую из секунд потянуть меня за собой, к тому же здесь настолько темно, что я едва вижу дрожащие руки ребенка.

Осторожно ступаю по камням, что мешают спокойно вытащить Веронику.

Это самый край бездны. Сколько раз мы с Леа ходили по краю? Балансировали на самом краю бездны и астрала?

Тысячи.

Но я не собирался падать туда без нее.

– Держись, Вероника, – о черт. Девочка отпустила одну руку. Я не видел лица, слышал только то, что она плачет. Почему ребенок вообще стал подниматься на гору?!

Я схватил ее за запястье и, не разбирая ничего перед собой, едва не упав сам, вытянул Веронику наверх.

– Mamochka! – запищал маленький комок в белом пуховике. Ночью в горах было холодно. – Mamochka! Ya lublu tebya!

– Боже, я так испугалась за тебя, детка, – я не понимал, о чем, говорит женщина. Но она явно говорила на русском языке – грубое произношение, как будто она произносит слова не любви, а ругательства.

– Спасибо. Вы спасли нашу жизнь. Мою жизнь, – прошептала женщина на ломанном английском. Наши взгляды лишь на мгновение встретились, я только кивнул в ответ и снова прикрыл голову и лицо широким капюшоном.

Мне часто приходилось скрываться в последнее время. У меня было десятки врагов, и передвигаться без охраны, пусть даже по Египту, совсем небезопасно.