Вид у облаченного в забрызганный кровью комбинезон Сото и впрямь был откровенно демонический. Его зловещее узкоглазое лицо сияло лютой ненавистью в долетающих со двора отблесках сторожевых огней, а зажатый в руке обагренный кровью меч не вызывал у казначея сомнений относительно его дальнейшей судьбы.

Ди Гарсиа безумно вращал глазами и силился что-то сказать: возможно, пытался молитвой изгнать демона, возможно, предлагал убийце деньги. Но «демон» молитв не страшился и явился сюда вовсе не за деньгами.

– Мое имя – Сото Мара. Я служу дону Диего ди Алмейдо, – негромко произнес Сото прежде, чем его меч опустился на шею Марко.

Странная традиция предков – сообщать врагу перед его смертью свое имя. Традиция, так до конца и не осознанная Сото, но, несмотря на это, обязательная к исполнению, как и все прочие…

Залитую кровью спальню Сото покидал с трофеем, не очень громоздким, но все-таки не настолько удобным, чтобы карабкаться с ним обратно на крышу по стене. Мара знал, что где-то в соседних комнатах должен быть лаз на чердак: ведущее с чердака на крышу слуховое окно он заметил еще в первый день наблюдения за домом.

В коридоре было пустынно и тихо, но на всякий случай Сото все же держал в руке метательный нож. Кровь из мешка, в который он погрузил трофей, стекала на паркет тоненькой струйкой, но каратель не обращал на это внимания: пусть стекает, все равно след ее обнаружат лишь с рассветом. А Мара рассвет планировал встретить уже на полпути к Сарагосе.

Лестница на чердак отыскалась в чулане, что находился в самом конце коридора. По какой-то причине лаз был крест-накрест заколочен досками, но Сото без труда отодрал их верхолазным крюком, словно выдергой…

Мара не любил ветер, но когда очутился на крыше и снова ощутил лицом его сильное дыхание, мысленно поблагодарил своего бессменного подельника за то, что тот терпеливо дождался его и не бросил на произвол судьбы в чужом краю…

Днем своего рождения Сото Мара считал не заявленную в церковной метрике дату и не тот день, когда он взял себе новое имя. Настоящее рождение Сото произошло зимой того года, когда, согласно метрике, ему уже должно было исполниться пятнадцать с половиной лет. Жаль, что точной даты своего подлинного рождения он, как и любой новорожденный, не запомнил, а зафиксировать ее для Мара никто не удосужился, ибо случилось это событие незаметно для окружающих и внешне на юноше ничем не отразилось…

Радость первых недель пребывания Луиса Морильо в искательской общине постепенно сошла на нет. Вольный и в какой-то мере даже творческий труд на свежем воздухе превратился в обыденный, а на руках образовались столь жесткие мозоли, что при касании ими стола они скребли по поверхности, словно наждак. Деревянные нары в бараке для несемейных искателей стали для парнишки родными, а не особо разнообразный распорядок дня – по-своему удобным.

Больше всего нравилось Луису, что в работе его никогда не торопили. От «особняков» требовалась прежде всего не скорость, а предельная осторожность: бывало, в земле им попадались такие опасные находки, что одно неловкое движение киркой либо заступом – и искатель отправлялся на небеса, причем не один, а вместе с работающими бок о бок товарищами. «На небеса» едва ли не в прямом смысле слова: после таких происшествий мало что от тела пострадавшего возвращалось на землю.

…Именно так через несколько месяцев после зачисления в общину Луиса погиб старшина Барселонской Особой. Луис слышал грохот, видел взметнувшуюся ввысь тучу земли и гигантскую воронку, оставшуюся после того, как рассеялась пыль. Старшину и нескольких работавших вместе с ним искателей он больше не видел. За свой привилегированный статус «особняки» платили непомерную дань…