Им повезло, потому что американцы летали на старых самолётах с пропеллерами, а также «Шутинг Старах» и «Тандерджетах». У меня в теле Вани Бутакова в ипостаси британского эир-командора Уилла Ханта был опыт знакомства с Ф-80 «Шутинг Стар». Скажу так, он оправдывает своё название, переводимое как «Падающая Звезда». Для Второй мировой самолёт был вполне на уровне, но устарел очень быстро. Против МиГ-15 – что лук со стрелами против пулемёта. Вот только, чёрт подери, из лука тоже убивают.

В тот день встретились именно «падающие». Ведущий Мошкина всадил очередь в Ф-80, ведомого в паре, и отвернул, чтоб не врезаться в обломки, брызнувшие из обшивки американца. Володька, топавший с отставанием метров на двести, сообразил: тот подбит, но вряд ли насмерть. Быстро убедился, что нет никого в задней полусфере, и сам пристроился к «Шутингу» как кобель к сучке. Когда стрелял, в мозгу его мелькнула торжествующая мысль: на земле плёночку проявят, увидят, как страшный лейтенант изрешетил америкоса. Он специально стрелял долго, с перерывами только для охлаждения пушек, чтоб камера прихватила мгновенья, как восьмидесятка разносится в клочья. Мелкое такое пижонство.

Отправив американца в лучший мир (первые лет двести-триста тот вряд ли оценит «лучшесть», попав на рога кому-то из моих бывших коллег), Мошкин быстро догнал ведущего, радостно проорал в ларингофон «Я – 193! Грохнул гада!», после чего самолёт обдало горохом.

Стрелял Ф-80 сбоку, с полукилометра, не меньше. Как смог рассчитать упреждение, понятия не имею. Но ведь попал!

Правую ногу обожгло. Мошкин матюгнулся, потянул ручку на себя, уходя с линии огня, обидчик прошёл где-то ниже. Можно было довернуть за ним, охота на Ф-80 – что на тигра в зоопарке, просунь ружьё меж прутьев клетки и стреляй. Но правая нога перестала слушаться. Я почувствовал, как кровь пропитывает подштаники и штанину, стекая в ботинок.

Парень не стал рисковать, доложился, что подбит и ранен, тянет к Андуну. Мягоньким виражом, педаль-то не дашь, развернулся на северо-запад. Ведущий обещал прикрыть. И мы пошли домой.

Всё бы хорошо, но минут через пять Володька начал терять сознание. Пуля не задела сухожилия и кость, прошла навылет, зато перебила, видно, какой-то крупный сосуд. Разгерметизация кабины от пулевых дырок тоже комфорта не прибавила. Перед глазами Мошкина пошла рябь, в ушах появился неприятный звон, перебранка лётчиков стала отдаляться… Конец. Отлетался.

Я отрубил его полностью. Остановил кровь, хоть слабость, конечно, сильнейшая. Думал, сейчас меня запросто собьёт пионер верхом на аэроплане братьев Райт, вооружённый одной только рогаткой. Пробитая нога кое-как подчинилась.

На моё счастье, летучих пионеров над Кореей мы не встретили. Я выполнил последний разворот над горами и выпустил шасси. Тело было контролировать гораздо труднее, чем самолёт, демоническое здоровье тоже имеет свои пределы. Самоустановка жалеть Мошкина едва не стоила ему жизни, мог ведь включить регенерацию сразу, не дать вытечь крови… Поздно размазывать сопли.

Расслабиться себе позволил только после остановки турбины, сил едва хватило открыть фонарь и перевеситься через борт. Как меня вытаскивали из кабины, запомнилось смутно.

Потом куда-то несли, везли. Наконец, яркий свет, уколы анестезии, в берцовую мышцу нырнула железяка, верно – зонд, достать лохмотья штанов и кальсон, занесённых в рану пулей. Душила злость: кровушки донорской подлейте! Бедро я и сам залечу. Пардон, не буду спешить, иначе слишком скорое исцеление покажется подозрительным.