…Депрессивные мысли распятого на кресте бледного брюнета (с тонким, характерным шрамом над правой бровью) проистекали отнюдь не в полном одиночестве. На соседнем деревянном столбе скучал рыжеволосый парень лет двадцати пяти, в душе которого бурлил негатив по поводу конкретно ворона, мух и вообще всего происходящего. Кудри медного цвета слиплись в колтуны, щеку пересекала рваная ссадина, под левым глазом красовался сочный синяк. Зорко отслеживая недавние передвижения ворона, парень пришел к выводу: от опасной птицы пора избавиться.

Громко и жалобно простонав, рыжий закатил глаза и бессильно вывалил изо рта распухший от жажды язык. Ворон сейчас же спикировал на перекладину, о чем жестоко пожалел. Внезапно оживший «покойник», резко вскинув голову, закатил ему меткий плевок прямо в открытый глаз. Ошарашенная птица, с трудом сохраняя равновесие, стрелой ринулась вверх.

С высоты птичьего полета открылся потрясающий вид на утопающий в полуденной лени город. Вдоль вымощенных невольниками дорог качались кипарисы, у вилл из розового мрамора махали листьями пальмы, золотые орлы взирали со щитов, укрепленных на крышах зданий с колоннами. Обожженный солнцем холм, вершину которого венчали три деревянных креста, остался позади. Кое-как угнездившись на крепостной стене, ворон забился в угол бойницы и остервенело затряс головой, пытаясь избавиться от клейкой слюны.

Оба человека усиленно старались не смотреть на третий крест, воткнутый в мертвую землю как раз между ними, но деревянные перекладины притягивали их взгляды, словно магнит. Крест был холодно, сиротливо пуст, и этот факт заставлял жилы двух казненных наливаться ледяным ощущением безысходной тоски. На раскаленных от солнечного жара досках им мерещилась человеческая тень, жестоко изогнувшаяся в предсмертной муке. Они видели лицо, испачканное потеками крови от тернового венца, истерзанные гвоздями ладони и слезы любви на впалых щеках. Казненные часто встряхивали головами, подобно лошадям – но видение не торопилось исчезать. Призрак в терновом венце пугал их намного больше грядущей смерти. Ведь на главном кресте в этот день должен был находиться ОН…

Однако его там не было. И, видимо, уже не будет…

Распятые морщились от ярких бликов – внизу холма, отгоняя любопытных, разместился отряд римской стражи. Солнечные отблески отражались на шлемах и латах воинов, несмотря на жару закутанных в форменные плащи.

– Дождик, что ли, пошел бы… – отвлекаясь от грустного зрелища, жалобно проскулил рыжий. – Пусть хоть капля упадет… десны – и те потрескались…

Он пропахал багровым языком воспаленные губы. Небо, однако, не предвещало скорой грозы – тучи лениво собирались, но где-то совсем-совсем вдалеке: девственную синеву неохотно разбавляла легкая дымка облаков. Брюнет не ответил на мольбы – мухи совсем озверели. Он с юношеским вожделением грезил, как слезает с креста под всеобщие аплодисменты, подходит к столбу, пятясь, как рак, – и чешет, чешет, чешет спину о шершавую доску, оставляя в коже сухие занозы. «Ждать осталось недолго, – солнце методично расплавляло разум брюнета, как масло, забытое на подоконнике нерадивой хозяйкой. – Скоро подойдет легионер с копьем – и все завершится. Сколько раз этот солдат ударит меня? Они с давних пор привыкли облегчать муки. Один укол под ребро – и конец».

…Меркнущий взгляд рыжего неожиданно оживился. Он дугой выгнулся на кресте, всматриваясь в крупные белые камни, ведущие к подножию холма.

– Повелитель, гляньте-ка на дорогу… кажется, будто идет по ней кто-то…