Михаил вскрикнул коротко и мучительно, ноги его подогнулись, он упал на колени, неловко попытался подняться, но глаза помутнели, покрывшись смертной пленкой, и он тяжело повалился лицом в болотную жижу.

– Вот так… – проговорил Степан, отступая и не сводя глаз с мертвого тела. – Вот так…

Руки его дрожали, но рукоятка кинжала была по-прежнему крепко сжата в правой. Степан наклонился, вытер лезвие о мох. На зеленом остались темно-красные капли. Приглядевшись, Степан понял, что это вовсе не кровь, а спелые ягоды брусники. Он собрал их свободной рукой, жадно затолкал в рот, разжевал. На этот раз вкус совершенно не чувствовался – как будто жуешь мокрую бумагу.

В голове тяжело бухало, перед глазами плыли красные круги. Он дышал тяжело и шумно, как будто пробежал километр с полной выкладкой или разгрузил КамАЗ кирпича.

«Что же я сделал?» – подумал он удивленно, растерянно, но тут же почувствовал приятный холод металла в руке и сразу успокоился. Он сделал все правильно, сделал то, что надо. Теперь только осталось довести сделанное до конца.

Степан подхватил мертвое тело под мышки, поволок его по кочкам к большому окну темной воды, обрамленному блеклой болотной травой. Михаил сделался каким-то невероятно тяжелым, Степан пыхтел и напрягался. Труп зацепился за торчащий из земли корень, перевалился на спину.

Степан увидел широко открытые глаза друга и невольно отшатнулся, как от удара.

– Что я сделал! – прошептал он в ужасе, но снова перед глазами его возник мрачный утес на берегу бурного моря…

Степан сжал зубы, подтащил тело к краю болотного озерца, столкнул его в темную, мутную воду.

Вода глухо булькнула, по ее поверхности побежали неясные круги, и снова все затихло.

Катя проснулась от тревожного, тоскливого завывания машины «Скорой помощи» за окном. Рядом находится больница, наверное, опять какого-нибудь бедолагу везут в реанимацию. Спасут ли?.. Скорее всего, нет. А впрочем, на все Божья воля, как говорит их библиотечная уборщица баба Зина.

Вой затих, Катя полежала немного, засыпая, и вот, когда побежали уже перед закрытыми глазами разноцветные узоры, как в детском калейдоскопе, и она задышала ровнее, в ушах раздался резкий крик, полный муки. Крик был такой явный, как будто человека мучили рядом, в соседней комнате. И такой ужасный, словно того, кто издавал этот крик, убивали, пытали, рвали на части.

Катя рывком села на кровати и прижала руки к колотившемуся сердцу. В комнате было тихо, только едва слышно тикал будильник. Сквозь щель в занавеске пробивался неверный свет уличных фонарей. По стене пробегали отсветы фар редких машин.

Катя вытерла рукой испарину со лба. Сердце никак не хотело успокаиваться. Она ни минуты не сомневалась, что крик послышался ей во сне – невозможно представить, что человек может услышать такое наяву и не сойти с ума от ужаса.

И тут она услышала тихий, но очень явственный звук, словно кто-то коготками скребется в деревянную дверь.

Звуки раздавались совсем рядом, в этой же комнате, в нескольких шагах от ее кровати…

Неужели у нее завелись мыши?

Катя спустила ноги на пол, встала, шагнула вперед, вгляделась в темноту.

Подозрительные звуки доносились с той стороны, где стоял старый тяжеловесный комод. Один из ящиков комода чуть заметно шевельнулся, как будто невидимая рука попробовала его выдвинуть.

Катя крадучись, задерживая дыхание, приблизилась к комоду.

Звуки стали заметнее, слышнее. В ящике комода что-то шевелилось, стучалось, просилось наружу…

Что-то или кто-то.

Ящик скрипнул и начал медленно выдвигаться, как будто то, что пряталось в нем, пыталось выбраться наружу.