– Нет, спасибо, как-нибудь потом. Если кто-то захочет, – пробормотал Юрий. – Ты лучше скажи, почему мы их раньше-то не видели? Они тут что, и в самом деле после дождика растут? Грибочки, блин, бляхо-мухоморы…

– Да нет, не растут, просто как сильный дождь – откос чуть подмывает, какая-нибудь да вылезет. Иной раз вообще вымоет, водой вывернет, покатится мина вниз, ну и кувырнется… Или камешек сдвинется. Его потоком с размаху на крышку бросит – тот же эффект. Капитан вообще рассказывал, что поначалу каждый раз ездили смотреть, не подорвался ли кто. Потом привыкли. Осенью, говорил, каждую ночь по взрыву, даже начали байку рассказывать про Черного Сапера… Пойдем, по дороге расскажу, а то там моя гвардия заждалась уже, да и Воха давно очнуться должен.

Воха и в самом деле очнулся очень давно, попробовал, как потом выяснилось, самовольно уйти с объекта и при этом сказать что-то нехорошее Простакову, который его не хотел выпускать и предлагал посидеть в караулке до возвращения начальства. Разумеется, глава местной администрации очень бурно отреагировал на подобное предложение. Он произнес очень много слов, касающихся морального и физического облика часового, который, как гласит устав, вообще-то лицо неприкосновенное, а также сексуальных наклонностей и предпочтений родителей этого часового. На красный свет, постепенно разгоравшийся в глазах химика, никто не обратил внимания. Слишком много слов сказал глава администрации, и не все, к его последующему глубокому сожалению и искреннему раскаянию, он произносил на родном языке – а русской-то речью Леха владел в совершенстве…

В итоге, чтобы гостю не пришлось скучать до прихода командира, младший сержант Простаков порекомендовал разъяренному мэру заняться физкультурой. В большой пользе спортивных занятий замкомвзвода убеждал своего собеседника вначале рукой, потом прикладом автомата и в довершение всего ботинком.

Этот ботинок возлежал на пояснице, мерно погружающейся в ближайшую к воротам лужу. Лужа сыто булькала, принимая в себя плотненькое тело мэра, потом с разочарованным хлюпаньем выпускала его. Леха вспомнил, как благотворно подействовали отжимания на культуру саратовских «крутых», и решил провести ту же процедуру. С поправкой на жаркий южный климат. В душе он был все-таки добрейшим и мирным человеком, к тому же прекрасно знал, каково неподготовленному человеку выполнять это упражнение на солнцепеке. Поэтому, рассудил Простаков, организму потребуется охлаждение, а для предотвращения солнечного удара он даже пожертвовал кепкой. Не своей, правда, но у него и размер был несколько больше, чем нужно. Зато у рядового Кислого – в самый раз, а Кисляк все равно сейчас торчал в тенечке у ворот, облаченный в каску и бронежилет.

Узнать в болотном монстре, ритмично всплывающем из грязи, вчерашнего гостеприимного хозяина не было ни малейшей возможности. Да еще и кепка эта…

– Та-ак, это что за неуставняк! – заорал подбегающий Мудрецкий. – Ты что, горилла сибирская, вообще охренел?! Дедушкой заделался, молодых гнобишь?

Из-под кепки на лейтенанта смотрели мутные остановившиеся глаза мертвеца. Впрочем, тело еще жило. По крайней мере были живы руки – они ритмично сгибались и распрямлялись. И еще слышались какие-то слова, но разобрать их пока что не было никакой возможности.

– Пррекратить немедленно! Что здесь произошло, Простаков? Это вообще кто такой?

– Я – болотный чмо, – замогильным, но каким-то знакомым голосом сообщил монстр. – Как я а-апу-ух! – и руки снова распрямились. – Как я а-аху… – руки согнулись, и конец фразы поглотила булькающая жижа.