Оставив девушку одну, я закрыл за собой дверь и отправился в свою спальню, зная, что Маури ждёт распоряжений насчёт гостьи. Он стоял там, где я ожидал его увидеть.

— Маури, сообрази что-нибудь перекусить, через полчаса проводи гостью в малый зал и можешь отдыхать.

— Я не перетруждаюсь, сэр. Накрыть панораму?

— И дождь закажи, — я хохотнул, стягивая рубашку.

— Доставка погоды длится двое суток. Вас устроит такое ожидание, сэр Никита? — со смешинкой в глазах учтиво спросил негр.

Я рассмеялся:

— Готов даже три дня подождать, если лить будет не меньше суток. В этом году обувь прилипает к асфальту.

— Я сейчас же займусь заказом непогоды. Могу идти, сэр Никита?

— И возьми себе бутылочку чего-нибудь. У меня сегодня отличный день! Отпразднуй это, Маури.

— Я видел ваш «день», сэр. Он действительно отличный! То, что вам нужно, — дворецкий чинно откланялся и, заложив руки за спину и насвистывая что-то весёлое, удалился.

Маури проводил со мной много времени, пока отец работал, и я был предоставлен сам себе. Старый афроамериканец научил меня английскому, сам выучил русский, и мы часто беседовали, смешивая языки. Я, бывало, хохотал до колик в животе, когда он смешно оттопыривал нижнюю губу или смешно сворачивал язык, чтобы повторить какую-нибудь фразу. Мужчина, теперь уже с сединой на висках и бровях, стал моим первым другом. У него не было семьи, отношения у нас сложились простые, но когда в доме посторонние или мой отец, он — сама вышколенность, это у него как-то само собой появлялось. Меня сначала коробило от «сэр» и манер, особенно когда он так обращался ко мне — тогда ещё мальчишке, потом я перестал обращать на это внимание. Наверное, он и повар Экен — единственные люди, которых я мог назвать родными. Матери до меня не было особого дела, отец метил в президенты в России, но круто взошёл в Штатах, опровергая утверждение «где родился, там и сгодился».

Следующие пятнадцать минут я провёл в душе. После надел трикотажные домашние брюки и пошёл в малый зал. Маури уже заканчивал накрывать низкий столик у панорамного окна с видом на пролив Ист-Ривер и ска́йла́йн[5].

— Никита… — только Маури произносил моё имя, делая ударение на каждую гласную, будто перекатывал его на языке, — звонил Рассел Краш, просил передать одно слово: «Хрустально».

— Спасибо, Маури

Дворецкий отправился за Несси, а я подошёл к бару и достал бутылку охлаждённого виски и красного выдержанного вина. Оно прекрасно дополнит аромат девочки и немного расслабит её. А меня расслабит она. Я плеснул на два пальца смоляной жидкости и сыпанул несколько крупных осколков льда — кубики мне никогда не нравились, и лёд для напитков в этом доме замораживали куском и просто кололи. В часы одиночества мне нравилось сидеть со стаканом виски, рассматривать, как они тают, принимая причудливые округлые формы, и находить в них какие-то ассоциации.

Хрустально. Это как лёд в бокале — красиво и чисто, почти священно. Друг выбрал ёмкое слово. Ёмкое для меня. И только мне понятно его полное значение. Расс слишком хорошо меня знает.

Я залпом выпил виски и поймал губами большую ледышку. Согрел её во рту, глядя, как ступает по выбеленному дубовому полу Несси, вытягивая шею, заглядывая на пролив. Негрочка моя, ты сегодня вдоволь насмотришься на огни Лонг-Айленда и Манхеттена.

Лёд почти растаял. Хрустально-чистый и беззащитный. Растворился без следа, и я выпил бодрящую влагу до капли, слизнув последнюю с губы.

Маури бесшумно ретировался, погасив везде свет. Только полная Луна светила в панорамные окна, освещая столик с закусками у низенького широкого дивана и двух кресел.