– Ты только послушай! – обратился он к Маркизу вместо приветствия. – Как работает! Это же музыка! Да что я говорю – это гораздо лучше любой музыки!

– Хороший звук! – подтвердил Леня, чтобы не огорчать приятеля. – Теперь больше не стучит. Спасибо.

– Не стучит! – передразнил его Ухо. – Да он поет! Ты только прислушайся! Это же симфония!

– Так что – можно забирать?

– Можно, – разрешил Ухо и выключил мотор. – Кстати, я проверил по своей базе тот номер, который ты мне дал.

– Номер внедорожника?

– Вообще-то на этот номер зарегистрированы старые «жигули» выпуска девятьсот лохматого года, которым и на улицу-то выехать зазорно…

– Что? Значит, фальшивка? Ничего не узнать?

– Не спеши с выводами. Я хозяина этих «жигулей» хорошо знаю. Это дядя Паша.

– Что еще за дядя Паша?

– Да есть такой подозрительный тип преклонного возраста. У него еще несколько таких же старых машин. Так сказать, пункт проката. То есть сами машины, наверное, уже давно на свалке или разобраны на детали, но он не снимает их с учета, а их номера сдает напрокат разным сомнительным и подозрительным типам, которым не хочется светить машину с собственными номерами. Так что те, кто на тебя наехал, явно дяди-Пашины клиенты.

– Так поедем, поговорим с этим дядей Пашей, может, он нам что-нибудь про них расскажет.

– Ну ладно, давай проведаем старика. Тем более что это совсем рядом, на Двенадцатой Красноармейской.

В той части нашего города, которая располагается по сторонам Измайловского проспекта, до революции был расквартирован гвардейский Измайловский полк, один из самых привилегированных полков императорской лейб-гвардии, основанный еще императрицей Анной Иоанновной. Как водится, солдаты этого полка селились по ротам, и улицы этой слободы носили соответствующие названия – от первой роты до тринадцатой.

После революции эти улицы, не мудрствуя лукаво, переименовали в Красноармейские – первая рота стала Первой Красноармейской, вторая – Второй, и так до Тринадцатой Красноармейской. Вторичное переименование улиц в девяностые годы прошлого века не затронуло эти улицы, видимо, до них просто не дошли руки, и они так и остались Красноармейскими.

Из всех Красноармейских улиц Двенадцатая, пожалуй, самая тихая и малолюдная, в ней сохранилось какое-то скромное провинциальное очарование.

Хотя, пожалуй, слово «тихое» для этой улицы не вполне подходит – на ней расположено много гаражей и автомобильных мастерских, так что шум работающих моторов часто нарушает патриархальную тишину этой улицы.

На эту-то улицу и приехали Ухо с Маркизом.

Остановив свою машину возле закрытых ворот одного из гаражей, Ухо подошел к этим воротам и постучал – для начала деликатно, костяшками пальцев.

На этот стук никто не ответил.

Он постучал громко, потом еще громче, кулаком, затем пару раз ударил в ворота ногой, и только тогда из гаража донесся недовольный скрипучий голос:

– Ты чего там стучишь? Ты чего стучишь? Вот я тебе сейчас по башке постучу, тогда будешь знать!

– Дядя Паша, это я! – крикнул Ухо.

– Что значит – я? – донеслось из-за ворот.

– Я это, Ухо!

– Правда, что ли? – послышались приближающиеся шаги, и одна створка ворот открылась. В проеме показался сутулый дядечка лет семидесяти в измазанной машинным маслом спецовке и бесформенной кепке неопределенного цвета.

– Здоров, дядя Паша! – приветствовал его Ухо.

– Здоров, Ухо! – отвечал ему хозяин гаража. – Ты прости, что я тебя сразу не пустил, тут, сам понимаешь, всякая шантрапа шляется, кому ни попадя нельзя открывать.

– Это верно, дядя Паша! Кому ни попадя открывать опасно. Ну что – нас-то пригласишь?