«Или глубокая искренняя влюблённость пожаловала, – с ностальгией по собственному прошлому оценила Вэл горячность клиентки. – Неожиданно нагрянула на четвёртом десятке лет, принеся с собой подзабытый юношеский максимализм и готовность пожертвовать карьерой и большой зарплатой ради правильных, высоких идей».

– Ваш трудовой контракт не предполагает отказ от выполнения профессиональных обязанностей лишь из-за несоответствия ваших вкусовых пристрастий пристрастиям пациента, – нарочито назидательно произнесла Вэл.

– Знаю! Всё, что вы сейчас скажете, заранее знаю! Но я категорически не согласна портить такой шикарный экземпляр импозантной внешности. Даже за миллион и даже из-за угрозы увольнения. Я предостаточно наплодила шаблонных красавцев, похожих на однотипные манекены в магазинах, и отказываюсь собственноручно коверкать редчайший образец мужественности! Вы же женщина – неужели и вы меня не поймёте?!

– Отчего же, я вас прекрасно понимаю, – вздохнула Вэл, уверяясь в наличии у клиентки чувств к её пациенту.

– Тогда отговорите его от пластической операции! Я не смогла, так может вам повезёт. Вы успешный юрист, вы умеете внушить доверие к вашим словам и мнениям, вы способны убедить двенадцать присяжных в своей правоте, а тут всего одного человека переубедить надо.

«Если мои предположения верны, и ваш пациент всю жизнь чувствовал себя паршивой овцой в семье, он не откажется от операции. Их род помешан на красоте, и что-то мне подсказывает, я не случайно не видела раньше среднего сына главы общины».

Её задумчивость расценили неверно.

– Я оплачу любой ваш счёт, по любому тарифу, хоть как за снятие обвинения в убийстве, – деловито пообещала клиентка.

– Обязуюсь сделать одно: я встречусь завтра с отвергнутым вами пациентом и поговорю с ним, – постановила Вэл.

.

Сидя на ступеньках заднего крыльца своего дома и с тоской предчувствуя наступление очередной бессонной ночи, Вэл смотрела в звёздное небо. Как-то раз, занимаясь делом очередного клиента, ей пришлось немного углубиться в экспериментальную физиологию, которой тот занимался в университете. Клиент изучал на крысах фазы сна. Как только маленькие крысята вставали на лапки и переставали нуждаться в материнском молоке и уходе, он каждый день отправлял их бегать по длинному-длинному лабиринту в поиске пищи. С помощью установленных на зверьках датчиков он записывал показания их мозговой активности днём: во время поиска, в момент нахождения корма и так далее, а после сравнивал данные с теми, что приборы показывали во время сна животных. Так вот, тот профессор утверждал, что и во сне эти крысы продолжают бежать по лабиринту. В итоге возглавляемая им группа учёных пришла к выводу, что крысы в принципе не могут видеть другие сны, поскольку в своей жизни ничего, кроме лабиринта, не видели (и даже ни о чём другом не читали). Сны – отражение нашей реальности, и чем она беднее, тем однотипней наши сны.

После развода Вэл иногда казалась, что она такая же крыса в лабиринте замкнутых воспоминаний. Ей крайне редко снилось детство, учёба в университете, встречи с родными и подругами, зато сцены замужней жизни возникали во снах с удручающей регулярностью, словно до знакомства с мужем и после их расставания в её жизни ничего яркого не происходило! Если не считать редких встреч с бывшим супругом в суде, после которых его лицо неизменно преследовало её по ночам. Смотря на горящие в небе огни далёких звёзд, Вэл впервые задумалась, что далеко не все воспоминания её супружества навязываются ей во снах. Например, светские рауты за все пять лет ни разу в них не проникли!