Митя обомлел, увидев, как их «торговую точку» обступает народ. Дядьки-пенсионеры, женщины с сумками, несколько парней и девиц студенческого вида (им-то что, лишь бы поглазеть!). Полная тетя в цветастой косынке деловито спросила:

– Почем ведро?

Елька опередил Митю, сообщил с дерева:

– Всего шестьдесят! Смешная цена!

Тетя осуждающе покачала головой (видимо, для порядка), но торговаться не стала. Разверзла пасть большущей сумки на колесах.

– Сыпь.

Митя с натугой поднял, вывалил картошку. Суетливо поднял упавшие мимо сумки клубни. Не считая, скомкал и сунул в карман на шортах деньги. Уши были горячими. А Елька опять бесстрашно заголосил:

– Дорогие покупатели! Не нужны вам заморские страны! Не нужны ананасы и бананы! Наша картошка заменяет все фрукты и овощи! Покупайте и радуйтесь! Всего за полцены! Лишние деньги нам не нужны!..

Молодой женщине, за которую цеплялся толстый карапуз, понадобилась порция из маленького ведра. Митя высыпал ее в корзину. Малыш вцепился в край корзины.

– Дай…

– Нельзя, Андрюшенька.

– Ы-ы-ы!..

Елька упал с клена. Скакнул на телегу, выхватил из ящика фигурный розовый клубень, прыгнул к Андрюшеньке.

– На! Сладкий, как груша «аквапупа»!

Андрюшенькина мама засмеялась. Те, кто стоял рядом, тоже. Сразу две женщины с сумками-тележками потребовали по большому ведру. Елька, балансируя на колесе, ловко наполнял посуду. Протягивал Мите…

Потом наступил перерыв. Оказалось, что на дороге никого. Елька присел на корточки и, задрав нос-двухстволку, смотрел на Митю – весело и вопросительно: «Ну, как?»

Мите было неловко, будто он сам только что болтался вниз головой перед зрителями и декламировал. Но… прежнего страха уже не было. Стало даже интересно.

– Нормально, Елька. Только… ты бы не кувыркался все-таки, как в цирке…

– А почему? Это же реклама. Да ты не стесняйся, люди-то на меня смотрят, а не на тебя! – Он будто видел Митю насквозь.

– Елька, много там еще в коробке?

– Половина!

– Ох… – Мите казалось, что он торчит здесь давным давно. Хотя прошло, конечно минут пятнадцать.

Кто-то тихонько тронул Митин локоть:

– Сынок…

Рядом стояла сморщенная бабка (и откуда взялась?). Ростом ниже Мити, впалый рот, блеклые глаза, пыльный зимний платок. Из-под мятого подола (то ли платья, то ли халата) высовывались ноги в сморщенных чулках и мужских полуботинках. Бабка опять шевельнула губами:

– Сынок… дай две картошечки. Денежек-то нету совсем… – И протянула мятый бидончик без крышки. – Вот сюда. Христа ради…

– Да… конечно… – Митя засуетился, выбирая картофелины покрупнее. – Вот… – Клубни стукнули об алюминиевое дно.

– Храни тебя Господь… – и бабка двинулась по краю асфальта, неспешно переставляя полуботинки. Митя встретился с Елькой глазами. В них, в Елькиных глазах, не было теперь клоунского азарта. Был… вопрос какой-то. Митя опять огрел себя по лбу.

– Елька! Надо ей насыпать полный бидон!

– Ага! Давай, я… – Он схватил ведерко, побежал, выгибаясь от тяжести, догнал бабку. Начал совать в бидон картофелины. Кажется, говорил что-то. А она стояла обмякшая. Почти что испуганная…

Елька побежал обратно, а бабка мелко крестила его вслед. У Мити нехорошо зацарапало в горле. Будто он виноват был и перед этой старушкой, и перед всем белым светом.

– …Вы так ни хрена прибыли не поимеете, джентльмены, – раздался рядом юный басок. – Благотворительность и бизнес две вещи несовместные, как говорил классик.

Это подкатил на велосипеде парень лет восемнадцати – в обрезанных джинсах, в майке с портретом какой-то рок-звезды, в сдвинутых на лоб очках-зеркалках.