– Э нет, дружище! – покачал головой Корсаков. – Такие дела быстро не делаются. Нам с тобой нужно хорошенько подготовиться.

7 мая 1881 года, суббота, утро, дорога на Муром.

Для начала Владимир убедил друга записать все, что тому известно об усадьбе Маевских, запечатать свои заметки в конверт, и оставить их на хранении у слуги. Тому было строго-настрого велено передать бумаги губернатору в случае, если Теплов не вернется через неделю.

Затем Корсаков закрылся в гостинице и начал разбирать привезенные с собой вещи. Судя по описанию Дмитрия, проехать на карете до Маевки было невозможно, а на лошади многочисленный его багаж не поместится. Поэтому Владимир определил предметы первой необходимости и аккуратно упаковал их в седельные сумки. Дмитрию он поручил послать слугу за ружьями – учитывая волков, наличие более серьезного арсенала, чем его револьвер Ле Ма становилось обязательным.

Перед выходом из комнаты Корсаков бегло оглядел себя в зеркало. В шутке Теплова была доля правды. За несколько месяцев болезни Владимир действительно осунулся, утратив свою щенячью округлость, из-за которой он и впрямь несколько напоминал Пьера Безухова из «Войны и мира». Особенно, когда надевал круглые очки для чтения. Однако похудевшее лицо внезапно явило гораздо большее сходство со старшим братом, чем казалось ранее. Тот же острый нос, те же проступившие скулы, те же вьющиеся черные волосы, выгодно оттеняющие породистые черты. Да, новый Корсаков нравился Владимиру больше, если бы… Если бы не сопровождающий его неотступно страх, что однажды его отражение откажется повторять его движения.

Выехали затемно. До моста через овраг за селом Драчево от Владимира было около 100 верст. Поездку начали в экипаже – Дмитрий, уже знающий дорогу, планировал к обеду быть в Судогде, около четырех пополудни сменить карету на лошадей в селе Мошок, и проделать остаток пути верхом, чтобы успеть в Маевку до темноты. Однако состояние Теплова ставило этот план под большой вопрос. Он чувствовал себя ослабевшим настолько, что слуги практически на руках отнесли его в экипаж, где он вновь укутался в многочисленные пледы. Даже в таком виде его била мелкая дрожь, а лицо покрывалось холодной испариной.

Путь по дорогам Владимирской губернии (если в отношении этого большака вообще можно было использовать слово «дорога») заставил Корсакова с ностальгией вспоминать купе нижегородского поезда. Экипаж трясло на ухабах нещадно и, что страшнее, нерегулярно. Когда Владимир пытался отпить из фляги, их транспорт подбросило на очередной кочке, в результате чего Корсаков облился к вящему удовольствию Дмитрия, который хохотнул и закашлялся.

С погодой им, впрочем, повезло. Из Владимира выезжали еще в прохладном утреннем тумане, но вскоре солнце вышло и разогнало белесую дымку. От Корсакова не укрылось, что чем больше они удалялись от города, тем легче становилось Дмитрию. Уже в Судогде его друг скинул с себя пледы и подставил лицо солнечным лучам. Поймав удивленный взгляд Корсакова, Теплов лишь недоуменно пожал плечами. Сил выйти из повозки ему, правда, не хватило. Корсакову пришлось принести ему горячего бульона из местного трактира.

Зато по приезде в Мошок Дмитрий уже самостоятельно вышел из экипажа. Вид он имел удручающий и держался на ногах нетвердо, но уже гораздо меньше напоминал живого мертвеца, которого выносили на руках из его владимирского дома.

– Уверен, что выдержишь езду в седле? – спросил его Корсаков.

– Ну, экипаж по дороге между болот не пройдет, а пешком я не дойду точно. Значит, выдержу. В крайнем случае – привяжешь к коню, чтобы не свалился, – усмехнулся Теплов.