Убедившись, что все идет должным образом подпрапорщик вытянул из-под лавки армейский ранец, вытащил оттуда книжку в твердой серой обложке и карандаш.

– Это что такое? – заинтересовался Загорский.

– Вахтенный журнал, – с охотою объяснил Маковецкий. – По завершении поездки сдадим руководству Учебно-воздухоплавательного парка.

Он уселся на лавку, открыл журнал, помусолил во рту карандаш и аккуратным убористым почерком записал:

«Список команды.

1. Подпрапорщик Маковецкий Гавриил Романович, капитан аэростата.

2. Фельдфебель Алабин Семен Семенович, старший помощник капитана.

3. Коллежский советник Загорский Нестор Васильевич, пассажир/юнга».

Далее, согласно правилам, подпрапорщик стал заполнять графы журнала: событие, время события, курс, пройденное расстояние, направление и скорость ветра, видимость, атмосферное давление, температура воздуха. Карандаш его в задумчивости повис над графой «поясняющие записи». Это заметил Загорский.

– Что вы намерены тут писать? – полюбопытствовал Нестор Васильевич.

Маковецкий поднял на него чистые юношеские глаза.

– Хочу отразить ваш героический поступок, спасший наш аэростат…

– Не нужно, – холодно перебил его коллежский советник. – Это совершенно лишнее. Напишите просто, что на такой-то высоте благодаря маневрированию удалось избежать столкновения со стаей ворон.

Глядя на обескураженное лицо подпрапорщика, он улыбнулся неожиданно мягко.

– Поймите, мой, как вы говорите, героизм – дело частное и необязательное. А вот тот факт, что птицы поднимаются на такую высоту – это может быть очень важно для других аэронавтов и даже спасти им жизнь.

В глазах подпрапорщика засветилось понимание, и он кивнул.

– Хорошо, Нестор Васильевич, так и напишу.

Он устроился поудобнее и начал заполнять вахтенный журнал. С каждым днем записей в нем становилось все больше, впрочем, разнообразием они не баловали. Почти напротив каждой даты значилось: заслуживающих внимания событий не было. Единственное, что менялось с завидной устойчивостью, так это температура за бортом. С каждым днем она становилась все выше и выше. Последняя запись в дневнике гласила:

«22 марта 1891 года. Прибыли в порт Гонконга. 20:00 по местному времени. Температура воздуха – 13 градусов по Реомюру. Вахтенный – фельдфебель Алабин. Приземляться пришлось в темноте, в укромном месте. После приземления коллежский советник Загорский велел уничтожить аэростат, дабы не вызвать подозрений в шпионаже у здешней британской администрации. После уничтожения остатки аэростата были надежно спрятаны в местных горах. Господин Загорский поселил команду аэростата на китайском постоялом дворе «Фужун». Нам, подпрапорщику Маковецкому и фельдфебелю Алабину, велено было назавтра в 14:00 явиться в генконсульство России в Гонконге и передать его работникам письменное предписание от Министерства иностранных дел. После этого на словах следует попросить консульских работников отправить депешу тайному советнику С. о благополучном прибытии коллежского советника Загорского в Гонконг. Затем при посредстве консульских надлежит возвращаться на родину, в Санкт-Петербург, для продолжения дальнейшей службы в Учебно-воздухоплавательном парке.

Заверено: вахтенный начальник фельдфебель Алабин, капитан аэростата подпрапорщик Маковецкий».

Фрегат «Память Азова» с русским цесаревичем на борту медленно подходил к берегам Гонконга. Утро было пасмурным, и после экваториальной вечнозеленой пышности Бангкока и Сиама китайский остров смотрелся смутно и даже почти уныло. Скалистые берега казались желтовато-серыми, вдалеке поднимался дым от заводов, которых с корабля было не разглядеть. Туман покрыл горы, и на пике Таймош