Дзержинский поморщился: называйте это взяткой, если вам так больше нравится. Хотя, разумеется, и деньги за картины страна тоже получит. Но дело в том, что у многих шедевров есть бывшие собственники…

– То есть законные владельцы? – уточнил Загорский.

– Бывшие, – со значением повторил Феликс Эдмундович. – Их собственность национализирована и по закону принадлежит государству.

Тут уже поморщился Загорский. Насколько он помнит, национализация подразумевает выплату компенсаций. Когда и кому советское правительство выплачивало компенсации за отнятое имущество? Никогда и никому. Следственно, с точки зрения международного права все эти шедевры принадлежат бывшим собственникам, и никто не захочет их покупать, чтобы не нарваться на иск.

Дзержинский, не моргнув глазом, выслушал эту тираду и неожиданно согласился.

– Да, – сказал он, – есть такая опасность, и юристы уже думают, как ее обойти. Но, впрочем, это все не наше с вами дело.

– В чем же состоит наше дело? – осведомился гость.

И тут Дзержинский рассказал совершенно удивительную историю.

Оказывается, у советской власти есть конкуренты. Некие расторопные жулики уже взялись переправлять из России на Запад холсты старых мастеров. При этом, судя по всему, холсты они берут не из частных коллекций, а из собраний музеев. Это стало ясно, когда в связи с грядущими продажами взялись за инвентаризацию. Оказалось, что из запасников пропало немало полотен. Конечно, в большинстве это были картины не первого ряда, но, тем не менее, вполне востребованные на западном рынке.

Неловкость ситуации состояла в том, что нельзя было понять, входят ли пропавшие картины в число тех, которыми торгует само государство, или это самодеятельность жуликов. Во всех случаях они изымались неофициально, якобы по запросу Главнауки. Все дело было настолько секретным, что всех деталей не знал даже глава ОГПУ. Тем не менее, чтобы разъяснить вопрос, Дзержинский обратился к предсовнаркома Рыкову. Тот отослал его к Сталину. Сталин же сказал буквально следующее.

– Пусть товарищи из Главнауки занимаются своей наукой, а мы им мешать не станем.

Таким образом, он, Дзержинский, оказался в чрезвычайно деликатном положении. Возможно, утечка картин за границу инспирирована сверху и, пытаясь настичь похитителей, он настигнет совсем не того, кого ожидает. Например, выяснится, что к этому приложил руку большой друг СССР Арманд Хаммер.

Однако оставить воровство совсем без внимания невозможно. Во-первых, речь о национальном достоянии. Во-вторых, хищения по-настоящему крупные. И, наконец, музейные работники взбудоражены. Если ничего не предпринимать, вся история станет известна как у нас, так и за рубежом. Что прикажете делать в этих обстоятельствах?

– Не знаю, что вам посоветовать, – отвечал Нестор Васильевич несколько насмешливо, – но полагаю, что вы в моих советах не нуждаетесь и давно уже для себя все решили.

– И что же я решил? – спросил Дзержинский, улыбаясь почти так же насмешливо.

– Вы решили привлечь к делу частного детектива. Если вдруг он раскопает, что надо, вы в выигрыше. Если раскопает что-то не то, вы всегда сможете сослаться на его самодеятельность, а ОГПУ тут и вовсе ни при чем.

– Прекрасно. И что решили вы? – собеседник сверлил его пронзительным взглядом. Если бы на месте Загорского был кто-то другой, он, вероятно, впал бы в панику. Но Нестор Васильевич видел и не такие взгляды.

– На ваше счастье, Феликс Эдмундович, у меня во всей этой истории есть личный интерес. Один из ваших похитителей убил близкую мне женщину.