– Я так понимаю, они считают, что игра стоит свеч, – говорит Хана. – Альтернатива еще хуже, ты же понимаешь. Амор делириа нервоза. Самая смертоносная из всех смертоносных болезней.
Эту фразу можно прочитать во всех когда-либо изданных буклетах о психическом здоровье человека. Хана произносит ее бесстрастно, и от этого мне становится не по себе. Из-за вчерашнего безумия в лаборатории я совсем забыла, что сказала мне Хана перед эвалуацией. Но теперь я вспомнила и то, что она сказала, и то, какими непроницаемыми были ее глаза в тот момент.
– Ладно, хватит. – Мне тяжело дышать, я чувствую, что левое бедро начинает сводить судорога, единственный способ избавиться от этого – бежать еще быстрее. – Давай поднажмем, улитка.
– Сама такая.
Хана широко улыбается, и мы обе увеличиваем темп. Боль в легких разрастается, и кажется, что она уже проникла повсюду и разрывает все клетки и мышцы моего тела. Из-за судороги в бедре я морщусь всякий раз, когда левая нога касается тротуара. Так всегда происходит на второй-третьей милях, как будто стресс, волнение, раздражение и страх трансформируются в физическую боль. Тебя как будто колют острые иголки, ты уже не можешь дышать и даже не можешь представить, что предстоит бежать еще дальше, и только повторяешь: больше не могу, больше не могу, больше не могу…
А потом внезапно все проходит. Боль улетучивается, судорога исчезает, тиски перестают сжимать грудную клетку, и я снова дышу легко и свободно. Меня охватывает ощущение тотального счастья – подо мной твердая земля, простое движение устремляет меня вперед во времени и пространстве к абсолютной свободе. Я мельком смотрю на Хану и по ее лицу понимаю, что она ощущает то же самое, она пробилась сквозь эту стену. Хана чувствует мой взгляд, поворачивается, конский хвост ее при этом описывает яркую дугу, и поднимает два больших пальца.
Странно, когда мы бегаем, я острее всего чувствую нашу близость. Даже когда мы бежим молча, нас словно бы связывает невидимая нить, мы двигаемся, как будто подчиняясь единому ритму. Все чаще и чаще я думаю о том, что и это изменится, после того как мы пройдем через процедуру исцеления. Хана вернется в Уэст-Энд и заведет друзей среди своих соседей, людей богаче и утонченнее меня. А я поселюсь в какой-нибудь бедной квартирке Камберленда. Я не буду скучать по Хане и забуду, как это – бегать вместе с ней. Меня предупреждали, что после процедуры мне, возможно, вообще разонравится бегать. Совсем. Еще один побочный эффект процедуры исцеления – люди после нее часто меняют свои привычки и теряют интерес к прежним увлечениям.
«Исцеленные неспособны испытывать сильное желание, поэтому они избавлены от боли и не помнят прошлые страдания» (раздел «После процедуры». Руководство «Безопасность, благополучие, счастье». С. 132).
Мир проносится мимо, пешеходы и улицы раскручиваются, как длинная лента из цвета и звуков. Мы пробегаем мимо школы Святого Винсента – самой большой школы для мальчиков в Портленде. С полдесятка ребят играют в баскетбол перед школой, они лениво стучат мячом по площадке и перекрикиваются друг с другом. Что они кричат, разобрать невозможно, слова и вспышки смеха сливаются и превращаются в шум, который можно услышать везде, где собираются мальчишки, – на углу улицы или где-нибудь на пляже. Такое ощущение, что они общаются на языке, понятном лишь им одним. Я в тысячный раз думаю о том, как мне повезло, что благодаря политике сегрегации большую часть времени мы проводим отдельно друг от друга.