Но потом бабушка напряглась и выдала пару интересных замечаний. Оказывается, Иру вызвал к себе Сам Елизар, который болеет уже несколько дней, а вот только ему получше стало, и он за Ирой послал. Слово «Сам» было произнесено подчеркнуто с большой буквы. Должно быть, на наших лицах не отразилось ожидаемого почтения, или, возможно, нам полагалось пасть ниц, а мы этого по незнанию не сделали, но бабушка сочла своим долгом разъяснить нам, кто такой этот Елизар. Он оказался главой всех баптистов района или чем-то в этом роде. Во всяком случае достаточно большим человеком, чтобы суметь заставить себя уважать.

Мы бы не постеснялись и сходили в гости к этому большому человеку, но старушка не знала адреса. Ее указаниям не было цены, но только для человека сугубо местного, и не просто местного, а прожившего в этом селе безвылазно все последние пять десятков лет. Потому что для нас ее объяснения вроде: «От сгоревшего курятника Вутенича, того, что прошлым летом перебрался в город к дочке, надо повернуть направо и, дойдя до рога, где до пожара была колонка, свернуть в проулочек за поленницей старой Явдошки».

Поэтому я вернулась в больницу, где все мне очень обрадовались, так как думали, что я сбежала вместе с их драгоценными штанами, а оказывается, я вернулась, и штаны тоже на мне, а Мариша с Лешим поехали обратно, причем Леший умудрился дважды потерять управление, пока делал круг на площади у меня перед окном. Мариша цеплялась за него изо всех сил и, кажется, ничего странного в манере своего друга вести мотоцикл не замечала.

На следующий день они вернулись за мной, чтобы идти в гости к Ире, и стало понятно, что как-то они все-таки умудрились доехать, и даже мотоцикл почти не пострадал. Иры дома не оказалось, она так и не возвращалась и дома не ночевала. Бабушкино почтение перед Елизаром сильно поуменьшилось со вчерашнего дня, и она от души поддержала наше стремление пообщаться с ним. Она даже проводила нас до его дома, но там нам сказали, что Он уехал в Германию по приглашению братьев, а Ира действительно вчера приходила, но ушла сразу же, а куда – никто не знает. Может быть, пошла к мужу?

Дело становилось все интереснее. Выплывали новые действующие лица и требовали к себе внимания. Ирин муж оказался дома и, несмотря на раннее время, был изрядно пьян и потому словоохотлив.

– Эта Ирка никакая мне не жена, – довольно сообщил он нам. – Разве жена бегает все время к бабке? Она со мной и не живет вовсе. Наши родители считали, что нам надо пожениться, и под это дело дарили дом и машину. Я и стал приставать к Ирке, чтоб соглашалась. Она согласилась, а после свадьбы – на попятный. Не понравилось, что свадьбу гуляли шесть дней, а потом еще и выходные прихватили. Я ее с тех пор в своем доме и не видел, а вот вчера заходила. Только не могу понять зачем. Спрашивала про каких-то наркоманов, которых я будто бы приглашал к себе. Но я ей так и сказал, что ничего не помню.

Двое наркоманов да еще вдобавок те, о которых спрашивала Ира, нас тоже заинтересовали чрезвычайно. Однако мы не спешили выказывать свой интерес. Ирин муж не выглядел человеком, склонным к чистому альтруизму, скорее он походил на прожженного делягу, которому опасно открывать свои карты, так как он неминуемо использует их в своих целях, и цели эти тоже будут далеки от альтруизма. Поэтому мы все, не сговариваясь, тщательно изображали полное равнодушие к его рассказу. Видя такое, он нет чтобы обидеться да замолчать – ничего подобного, полезные сведения просто полезли из него в устрашающих количествах. Он выложил нам всю подноготную своей супруги. По его словам оказалось, что в девицах она была и ничего, то есть когда он на ней женился, то не ожидал никаких эксцессов, а они не преминули последовать.