На роль правительственных агентов в провинции первое сословие согласилось безропотно. Однако оно, по большей части, оказалось не готово выступить в роли просветителей народных масс и восприняло Манифест о вольности дворянской и Жалованную грамоту дворянству лишь как свободу от всех и всяческих обязанностей перед обществом и государством. При таких условиях появление Простаковых и Скотининых, как заметных общественных типов, вполне закономерно. Они и им подобные использовали послабления, сделанные правительством, для усиления личной власти над крестьянами, увеличения бесправия и нищеты основной части сельского населения. Однако подобный тип существовал всегда, в условиях же большей свободы дворянства он стал только заметнее, откровенно бросался в глаза. К сожалению, крупные перемены приводят не только к изменениям позитивным, не только открывают дорогу к прогрессу, но и поднимают массу мути и пены. К тому же далеко не простаковы и скотинины определяли, к счастью, лицо российского дворянства.

Дух времени и появившийся у дворянства досуг приобщили лучшую его часть к интеллектуальным занятиям, увлечению философией, политэкономией, историей, журналистикой, литературой. Зарождавшийся дворянский авангард очень быстро обнаружил стремление к просвещению, а значит – к выработке собственного мировоззрения. Немалую роль в этом сыграл интерес императрицы Екатерины II к европейским идеям, который она всячески старалась привить своему окружению, а оттуда эта мода расходилась волнами, захватывая сначала столичное, а затем и провинциальное дворянство.

Не стоит сбрасывать со счетов и уроков «переворотного» XVIII в., в котором многочисленные дворцовые перевороты дали дворянству понять, что долг перед сюзереном – вещь важная и нарушать присягу вроде бы грешно. Но, как оказалось, если монарха убирают, дабы осчастливить страну, вернуть на трон его законного владельца (а оправдания заговорщиков всегда звучали именно так), то в нарушении присяги нет ничего страшного и греховного. Тем самым был положен раскол в душах и умах дворянства, для которого царь и отечество переставали быть единым целым.

Участившиеся и укрепившиеся контакты с Западом, постоянное воздействие европейских идей на образованное общество, разрешение правительства заводить частные типографии, несомненно, способствовали взрослению передовой части первого сословия. Его развитие, упорная погоня за европейским опытом привели к возникновению в России общественных (покамест сугубо дворянских) группировок, отличавшихся друг от друга, прежде всего, нравственно-политическими пристрастиями. Не менее важно и то, что теперь острейшие вопросы русской жизни обсуждались не только в дворцовых покоях и тиши министерских кабинетов, но и в столичных салонах или провинциальных гостиных.

Тип дворянского революционера, будущего декабриста формировался в России в первой четверти XIX в. постепенно, хотя внешне этот процесс выглядит яростным взрывом оппозиционности. Декабристы имели своих предшественников, без существования которых трудно себе представить возникновение дворянской революционности или любого другого общественного течения. Среди этих предшественников нужно упомянуть не только о Н.И. Новикове и А.Н. Радищеве, обычно фигурирующих в исследованиях, но и о многих других представителях поколения «отцов» декабристов, испытавших на себе тяжесть духовного взросления российского дворянства. О тяжести этого взросления сказано совсем не для красного словца, ведь уже Петр I поставил перед первым сословием трудноразрешимые задачи.