– Апчхи! – оглушительно чихнул Денис.

– Что она там запалила, идиотина? Пластиковые стаканчики из-под мороженого? – озадаченно бормотала я, медля нырять в клубы густого сладковатого дыма с отчетливым привкусом ванили.

– О, черт! – громко вскричал Денис, которого я потеряла из виду сразу, как только он вошел в квартиру.

Зато я заметила белый конверт, который раньше, наверное, торчал в двери, а теперь валялся на полу. Я машинально подобрала его и повертела в руках: обычный конверт, чистый, без всяких надписей и почтовых отметок.

Тут Барклай, скуля, как щенок, выбежал из задымленной квартиры на лестницу и уселся на цементный пол, елозя лапой по морде. Выглядело это так, будто пес плакал и вытирал слезы. Я испугалась, что с Трошкиной случилось нечто такое страшное, чего не смогла вынести даже тренированная милицейская собака. Может, Алка наложила на себя руки? Вот и конверт какой-то подозрительный нашелся, не иначе с последним «прости»!

В тревоге за судьбу подружки я ворвалась в дымное облако, как реактивный самолет в грозовую тучу.

Конечно, я не хотела наступить на Алку! Я ведь знать не знала, что она лежит на полу задымленной комнаты, сложив ручки на груди и тихо улыбаясь, как великомученица, радующаяся своему долгожданному переходу в мир иной! А под Алкиными руками на ее чахлой груди багровело некрасивое пятно, похожее на красную звезду с кривыми, как пиявки, лучами.

Если бы я созерцала эту сцену дольше, чем долю секунды, то могла бы здорово испугаться! Впрочем, я и так испугалась, когда придавленная моими ногами Трошкина неожиданно широко распахнула глаза заорала:

– Мама! – и сначала села так резко, словно в пояснице у нее был шарнир, а потом задом наперед с умопомрачительной скоростью уползла в угол и спряталась там за занавеской.

– Мама! – эхом повторила я, хватаясь за сердце.

Кровавая клякса на груди у Трошкиной живо напомнила мне недавние внутрисемейные разговоры об убийстве с помощью подручных предметов из осиновой древесины. Вдобавок, у подружки было круглое красное пятно на лбу, имевшее такой вид, будто Трошкиной между бровей всадили пулю. Впрочем, с такой трактовкой оригинального макияжа никак не вязалась живость, проявленная Алкой при отступлении за шторы. Разве что Трошкина была зомби, нехарактерно пугливым для нормального живого мертвеца.

– Мать вашу, девки! – выругался Денис.

Он помахал руками, разгоняя дым, и, убедившись в тщетности своей попытки, широко шагнул к окну. Прячущаяся за гардинами Трошкина завизжала, как макака, и задергалась, обрывая занавеску с крючков.

– Да цыц ты, поджигательница! – прикрикнул на нее Денис и настежь распахнул окно.

Образовавшийся сквозняк быстро вытянул из комнаты дымное облако. Из прихожей, цокая по паркету когтями, прибежал любопытный Барклай.

– Трошкина, признавайся, ты чем тут занималась?! – не скрывая возмущения, закричала я.

Алка высунула из-за шторы бледную физиономию, поморгала, вынула из ушей наушники плеера и произнесла:

– А?

Вид при этом у нее был совершенно дебильный.

– Алка, – мягко, как самой настоящей сумасшедшей, сказала я. – Что у тебя сгорело?

– Предохранители! – пробурчал Денис, выразительно покрутив пальцем у виска.

– Да нет же! Какие предохранители? Это вот! – возразила Алка, жестом указав на низкий стеллаж.

На его верхней полке в ряд стояли три разномастные вазы, две стеклянные банки и одна жестяная лейка самого допотопного вида – помятая и без рассекателя на носике, из которого продолжал валить дым.

– Мечта пчеловода! – сказал Денис, взглянув на эту лейку.