Но ничего интересного я не увидела. Крис вылез из машины с одной стороны, она с другой, и каждый пошел своей дорогой: он к ярмарочному полю, она к нашему дому. Я легла в постель и стала фантазировать, как бы я сама с ним прощалась. Уж точно не так!

На следующее утро Элис Келлинг встала поздно, и я приготовила ей грейпфрут, как меня научили, а миссис Пиблс подсела пообщаться и выпить еще чашечку кофе. Миссис Пиблс вроде бы повеселела, оттого что у нее появилась компания. Элис Келлинг сказала, что не иначе как весь день придется провести, наблюдая взлеты и посадки, а миссис Пиблс сказала, что не знает, удобно ли это предлагать, поскольку машина не ее, а Элис Келлинг, но до озера всего двадцать пять миль, а погода отличная, как будто специально для пикника.

Элис Келлинг сразу ухватилась за эту мысль, и к одиннадцати они уже сидели в машине, вместе с Джои и Хизер и корзинкой с бутербродами, которую я собрала. Только Крис еще не успел приземлиться, а она хотела дать ему знать, что они поехали на озеро.

– Эди сходит к нему и передаст, – пообещала миссис Пиблс. – Не беспокойтесь.

Элис Келлинг слегка поморщилась и согласилась.

– Только не забудь сказать, что мы вернемся к пяти!

Я подумала, что никакой срочности нет, можно не торопиться, и еще представила, чем он там питается один, что готовит на своем примусе, и решила поскорее переделать все дела и заодно испечь ему пирог. Замесила песочное тесто, поставила пирог в духовку, а пока он пекся, закончила работу по дому. Потом дала пирогу немного остыть и завернула его в чайное полотенце. Прихорашиваться я не стала, просто сняла передник и причесалась. Я бы с удовольствием подкрасилась, но побоялась, что он сразу вспомнит, в каком виде он меня застал первый раз, и я опять сгорю со стыда.

Он успел приземлиться и повесил на ворота новую табличку: «Вечерние полеты отменяются. Пилот приносит извинения». Я забеспокоилась, уж не заболел ли он. Перед палаткой я его не увидела, брезентовая пола на входе была опущена. Я постучала по металлической опоре.

– Входите, – отозвался он таким голосом, каким обычно говорят: «Прошу не беспокоить».

Я заглянула внутрь.

– А, это ты. Прости, я тебя не ждал.

Он сидел на краю кровати, вернее раскладушки, и курил. Почему, спрашивается, не выйти покурить на свежем воздухе?

– Я принесла пирог. Надеюсь, вы не заболели? – начала я.

– Заболел? С чего ты взяла? А, понятно… объявление. Нет, все в порядке. Просто устал от разговоров. К тебе это не относится. Присядь. – Он приподнял полу и закрепил наверху. – Пускай немного проветрится.

Я села на краешек кровати – больше некуда было. Тут я вспомнила, зачем пришла, и передала ему поручение от невесты.

Он отрезал себе кусок пирога, съел и похвалил:

– Вкусно.

– Если останется, приберите, доедите попозже.

– Скажу тебе кое-что по секрету. Я тут надолго не задержусь.

– Вы женитесь?

– Ха-ха. Когда, говоришь, они вернутся?

– В пять.

– Ну, к этому времени меня уже здесь не будет. Автомобилю за самолетом не угнаться. – Он развернул пирог и съел еще кусочек, думая о чем-то своем.

– Теперь вам пить захочется.

– В ведре есть вода.

– Наверно, теплая. Нагрелась за день. Хотите, я сбегаю принесу свежей? Могу и льда принести из холодильника.

– Постой, – сказал он. – Не надо никуда уходить. Я хочу без спешки с тобой попрощаться.

Он осторожно отставил в сторонку пирог и сел рядом и начал легонько меня целовать, так ласково, что я до сих пор запрещаю себе об этом думать: такое нежное выражение было у него на лице, такие мягкие, теплые губы, – он целовал меня в глаза, в шею, в уши, во все места, и я в ответ его целовала, уж как умела (до него я целовалась только с одним мальчишкой, на спор, и проверяла, как получается, на собственной руке). И потом мы с ним лежали на раскладушке, прижавшись друг к другу, просто нежно прижавшись, и он себе позволил чуть больше – ничего плохого, то есть не в плохом смысле. В палатке было чудесно, пахло травой и брезентом, который нагрелся на солнце, и он сказал: «Я бы ни за что на свете тебя не обидел».