Она показала мне на трех страницах три фамилии, каждая обведена красными чернилами и помечена крестиком.

– Эти фамилии? Они какие-нибудь особенные?

– Да, особенные. АВ мертв. Так, во всяком случае, я думаю. Но, видишь, они помечены? Помечены крестиками, и что бы это значило?

– Кандидаты на тот свет? Следующие?

– Да, то есть нет, не знаю, только мне страшно. Гляди.

Фамилия Констанции, в самом начале, тоже была отмечена красным кружком и крестиком.

– Книга мертвых плюс список вероятных кандидатов в покойники?

– Как она тебе на ощупь, эта книжка?

– Холодная. Ужасно холодная.

Дождь барабанил по крыше.

– Кто бы мог устроить тебе такое, Констанция? Назови нескольких.

– Черт, да сколько угодно. – Она помолчала, прикидывая. – Поверишь, если я скажу девятьсот? Плюс-минус дюжина.

– Бог мой, список подозреваемых длинноватый.

– За тридцать-то лет? Скудненько.

– Скудненько? – воскликнул я.

– Рядами выстроились на берегу.

– Ты не обязана была их впускать!

– А если они все кричали: Раттиган?!

– Ты не обязана была слушать.

– Что это, хор баптистов?

– Прости.

– Ладно. – Большим глотком она прикончила бутылку и поморщилась. – Поможешь найти этого сукина сына или сукиных сынов, если их двое – каждый подбросил по книге.

– Я не детектив, Констанция.

– А не ты ли, помнится, чуть не потоп в канале с этим психом Чужаком?

– Ну…

– А не тебя ли я видела в соборе Нотр-Дам на студии «Феникс» с Горбуном? Помоги мамочке, пожалуйста.

– Подумаю утром. Не на сонную голову.

– Эта ночь не для сна. Приласкай лучше эту старую развалину. А теперь…

Она встала, держа в руках две Книги мертвых, пересекла комнату, распахнула дверь в черную хлябь, где прибой размывал берег, и нацелилась.

– Погоди! – выкрикнул я. – Если я возьмусь помочь, мне они понадобятся!

– Молодчина. – Она закрыла дверь. – Постель и ласки? Но без механического монтажа.

– И в мыслях не было, Констанция.

Без четверти три, среди грозовой ночи, у самого бунгало с жутким сверканием воткнулась в землю молния. Разразился гром. Мыши в стенах подохли с испугу.

Раттиган подскочила в постели.

– Спаси меня! – завопила она.

– Констанция! – Я вгляделся в тьму. – Бога ради, ты к кому обращаешься? К себе или ко мне?

– К любому, кто слушает!

– Мы все слушаем.

Она лежала в моих объятиях.

В три пополуночи, в час, когда умирают все, кому нужно умереть, зазвонил телефон.

Я поднял трубку.

– Кто это с тобой в постели? – Мэгги говорила из местности, где в помине не было ни дождя, ни грома с молнией.

Я поискал глазами загорелое лицо Констанции, белый череп, прикрытый летней плотью.

– Никого, – ответил я.

И почти не соврал.

Утром, в шесть, где-то там занялся рассвет, но его было не видно из-за дождя. Молнии все еще сверкали, фотографируя прибой, захлестывавший берег.

Небо прорезала невероятно мощная молния, и я понял, что, пошарив по другому краю кровати, никого там не найду.

– Констанция!

Передняя дверь стояла распахнутой, как выход со сцены, дождь барабанил по ковру, две телефонные книги, большая и маленькая, были брошены на пол, с расчетом, чтобы я их заметил.

– Констанция, – испуганно повторил я и огляделся.

По крайней мере, платье надела, подумал я.

Набрал ее номер. Тишина.

Я накинул дождевик и, ослепленный дождем, дотащился по берегу до дома Констанции, похожего на арабскую крепость; и снаружи и внутри он был ярко освещен.

Однако теней нигде не мелькало.

– Констанция! – громко позвал я.

Свет продолжал гореть, было тихо.

На берег набежала чудовищная волна.

Я присмотрелся, нет ли на песке ее следов, ведущих к морю.

Следов не было.