– Папа, пожалуйста, – из глаз Эйдана начинают течь слезы, – это дедушкин подарок.

– Дедушка твой если бы хотел, уже бы позвонил тебе. А ты ему не нужен. Как и все мы.

– Патрик, – с упреком шикает мама, а Эйдан в этот момент бросает в тарелку ложку, отчего оставшееся молоко расплескивается на скатерти, и выбегает из гостиной.

– Что? Пусть он принимает факты как есть! – Говорит отец, тоже отбрасывая вилку.

Они с мамой начинают спорить о том, что ребенку такое говорить нельзя, а я встаю и взяв свою сумку, выхожу к Заку.

Внутри жутко неприятное ощущение горит, выпаливая грудную клетку.

Какое-то неподъемное бессилие. Кричать хочется, но ощущение, что никто не услышит.

И почему так происходит всякий раз после споров? Чувствую себя растоптанной. Как будто ни на что не способна. Будто пытаюсь сдвинуть с места вагон весом в семь тонн, прикладываюсь со всей силы, но только стираю подошвы и тщетно топчусь на месте.

– Эй, ты чего? – заметив мое состояние, Зак треплет меня по волосам. Весь такой весёлый, будто это не он нахамил всем за завтраком. – Лив?

– Да ничего, – сухо отвечаю, чувствуя, что просто обязана на ком-то сорваться, – Ты зачем ведешь себя так?

Зак хмыкает и кладет руку на дверцу своего кабриолета.

– Как, Лив? Не так, как ты? Не принимаю безропотно всё, что мне втирают родители?

Крепко сжимаю зубы, злясь ещё сильнее.

– Зачем Скайлера цепляешь?

– Он бесит меня, – при одном лишь упоминании Скайлера, брат сильнее впивается руками в руль, – Пришел на всё готовое. Карточки ему, дом. Мы ни черта о нем не знаем, но ему уже всё позволяется.

– Так вот в чем дело, – наконец понимаю я, – В том, что ему всё позволяется. Последнее время родители стали Зака во многом ограничивать, а тот факт, что Скайлеру сейчас позволено гулять сколько угодно его цепляет.

– Не только, Лив, – отвечает Зак.

Его мобильный начинает звонить, и он вероятно, уцепившись за возможность уйти от разговора, отвечает на звонок и всю дорогу до школы треплется с какой-то Лейлой.

Я же откидываюсь на спинку кресла и бесцельно наблюдаю за привычным пейзажем. В груди растёт дыра. Иногда мне кажется, что я живу с ней всегда. Уже свыклась с ней настолько что иногда не замечаю. А порой как будто кто-то лопатой подковырнет, увеличивая ее в размере, и она снова даёт о себе знать на какое-то время, пока я не привыкну к ней увеличенной. И так снова и снова. Раз за разом. Интересно, есть максимальный размер у этой дыры, или она как резина – будет тянуться всю жизнь, пока однажды не лопнет и не вывернет меня наизнанку?

На первый урок Скайлер не приходит. Остальные предметы у нас с ним отличаются, поэтому пересечься нам удается только в столовой. И то – пересечься это сильно сказано. Он сидит в компании Сибиллы и других популярных ребят, которые занимают центровые столики, а мы с Тарой у окна.

– Быстро он влился в коллектив, – замечает подруга, открывая упаковку с гамбургером.

– Да уж. Вот бы всем так уметь.

– Зачем? Я не горю желанием сидеть с этими придурками, которые считают, что они лучше всех.

Так-то я тоже не горю. Многие из них слишком грубы, высокомерны и наводят на меня страх. Просто… мне кажется, что когда ты там, в центре внимания, то соответственно и увереннее в себе. Потому что рядом те, против кого другие боятся выступать.

Перевожу взгляд на Дэвида. Он сидит в компании ребят, которым вечно приходится прятаться. Они занимают один из самых дальних столиков и даже отсюда создается ощущение, что единственное чего они хотят – это стать невидимками.