- А стресс, более сильный, чем обычный? – он, кажется, заметил, ее внутренний диалог.

- Был, - коротко и неохотно ответила Рита. – Буквально вчера.

- Ну что же, - он кивнул. – Тогда раздевайтесь.

- К-к-к-ак? – от неожиданности Ритка стала заикаться. Она как-то упустила из виду, что на приёме у врачей принято раздеваться. Вот же черт…

- До белья, - сухо и коротко ответил доктор Золотов. И принялся писать что-то в ее карту.

Ну что, Маргарита Николаевна, или раздевайся, или вставай и уходи. Третьего не дано.

Рита выбрала первое. Потому что плечо по-прежнему ныло. И торопливо принялась расстегивать замок на кофте и стаскивать штаны, внутренне радуясь тому, что он не смотрит.

- Ложитесь, - он повернулся ровно в тот момент, когда Рита осталась стоять в трусах и лифчике. Ярко-розового карамельного цвета, слава боже, что и то, и другое непрозрачное, ближе к спортивному. Рита, не удержав вздоха, полезла на высокую кушетку с дыркой для головы, прикрытую одноразовой простынею.  И обреченно уставилась в потолок. Сняв одежду, Рита с ней растеряла и всю свою только что обретенную уверенность.

Он подошел со стороны головы, аккуратно повертел ее в разные стороны, потом зашел с другой стороны, взял за щиколотки и легонько потянул на себя. Снова вернулся с другой стороны кушетки,  потрогал плечи. Ритка почла за лучшее закрыть глаза, черт с ним, с потолком, ничего интересного там все равно нет.

- Скажите, а операций у вас не было?

- Что? – Ритка от неожиданности вопроса снова раскрыла глаза. – Нет, я ничем не болела серьезным, чтобы меня оперировали.

- Я спрашиваю, потому что у вас есть легкая асимметрия в нижней части. Такое бывает, в том числе,  если есть послеоперационные шрамы. Они тянут. А для того, чтобы оперироваться, необязательно болеть. У женщин, например, может быть шрам после кесарева сечения.

Ритка приподняла голову. А, да, трусы высокие, прикрывают живот почти до пупка.

- Нет-нет, голову не поднимайте, - скомандовал доктор Золотов.

- У меня не было кесарева, - Рита послушно вернула голову на место. – Ой, я вспомнила! – снова подняла голову - и снова ее положила на место под его взглядом.  – Мне в детстве паховую грыжу вырезали.

- Паховую?  - в голосе доктора прозвучало удивление.

- Паховую,  - подтвердила Рита. – А что в этом такого?

- На десять случаев паховой грыжи у детей девять случаев – это мальчики.

Теперь пришел Риткин черед удивляться. Она была слишком маленькая тогда – шесть лет, чтобы такие нюансы отложились у нее в голове – если о них вообще Рите сообщали.

- Значит, я та самая десятая девочка.

- Выходит, так, - согласился он. – Шрам в паху или сполз ниже?

- Сполз… ниже,  - тихо ответила Рита, отчаянно чувствуя, что краснеет. А вдруг надо будет показать?

- Понятно. Ну что же, давайте работать, - он растер руки. А потом вдруг задумчиво добавил: - Странно, что я его вчера не заметил…

Ей показалась, что она вспыхнула вся – не только лицо, все тело будто загорелось. Он узнал. Все-таки узнал! А она поняла это в тот момент, когда лежит перед ним, беспомощная, почти обнаженная и сбегать… сбегать уже поздно. Рите показалась, что в глазах сейчас закипят горячие слезы унижения, обиды, злости. И она сильнее зажмурила глаза, чтобы удержать их.

 - Простите… - раздалось тихое.  – Я не должен был… этого говорить… Давайте начинать. - Под Ритин затылок скользнули пальцы. И негромкий голос спокойно и даже умиротворяюще произнес:  - Расслабьте шею, положите голову мне на руки. Не бойтесь.

Поздно бояться, доктор. Я уже облажалась.