«За дело, Джой. Исключительно за дело».

И опять же трудно не согласиться, что воровать господское серебро – преступление, за которое иной раз вешают.

«Как это мило, что ты сейчас на моей стороне. Семнадцать лет назад ты бурно протестовала против моей «тирании», – хмыкнул призрачный супруг. – Да ты никак выросла, девочка моя?»

«Убирайся! Ты умер, Бранд Никэйн. И что тебе не сидится там, где… где там положено сидеть? Ты мертв, – сурово напомнила ему Джона и добавила: – Убирайся, а то оставлю стеречь дом, как цепного пса».

«Уж и пошутить нельзя… Такая нервная. Пора обзавестись любовником, – съязвил дрожащий от сдерживаемого хохота голос. – И по статусу положено, и по норову…»

«А вот я сейчас!..» – вспылила мысленно графиня, блефуя.

«Уже убрался. Люблю и целую!»

Это и в самом деле ужасное проклятие – чувствовать мир как шуриа. Попервоначалу даже вилку было в руки брать не слишком приятно. Держать ее, видя вместо собственных смуглых пальцев лапку бабки – женщины столь недалекого ума, что родне пришлось ее отравить, пока не навлекла на семью позор и гнев императора. Или того хуже – сухощавые персты одного из предков-ролфи по отцу. Вилкам-то почти пятьсот лет, они помнят еще Великий Раздор и Вилдайра Эмриса. Люди помнят долго, а вещи – еще дольше.

На десерт были фаршированные орехами моченые сливы вприглядку с кисло-унылым выражением на лицах обоих сыновей.

– Много сладкого есть – вредно, – спокойно сообщила она юным страдальцам, вынужденным вкушать блюдо слишком полезное, чтобы быть вкусным.

Уже вытерев губы и ополоснув пальцы в розовой воде, Джона передумала насчет беседы с Рамманом. Так случалось часто. И он просто ждал, когда в голове у его ненормальной во всех отношениях матери щелкнет некий тайный рычажок и недозволенное станет доступным.

– Пойдем в кабинет, поговорим об интересующих тебя вопросах, сын мой.

Рамман лукаво подмигнул младшему братишке. Мол, смотри и запоминай, еще пригодится наука. Идгард ответил понимающей ухмылочкой, став на миг откровенно похож на сытого совенка – круглые искристые глазенки, острый носик и тонкие губы.

– Итак, мой милый, что же ты хотел узнать о нынешнем положении дел при дворе? – спросила леди Янамари, занимая свое законное место в кабинете – за широким столом в высоком кресле. В том самом, в котором Рамман еще не отвык видеть Бранда.

Будь она на локоть выше ростом и чуть обильнее в плоти, Джойана выглядела бы исключительно величественно. Лиф нежно-зеленого атласного платья туго обтягивал единственную деталь облика, выдающую в ней женщину. Без высокой полной груди графиня смотрелась бы бесполым подростком. Не спасала даже грива, а иного слова и не подберешь, чтобы описать эти жесткие тяжелые космы, которые Джона собирала в большой пучок на затылке, размером чуть меньше ее собственной головы. Удивительно, как тонкая, вернее, тощая шея, беззащитно торчавшая из остреньких плечиков с выпуклыми дугами ключиц, выдерживала такую нагрузку, да плюс к тому еще массивные гроздья серег и платиновую диадему.

Рамман последовал приглашающему жесту, присел в кресло и даже закинул ногу за ногу.

Он – взрослый, он – взрослый, он – почти совсем взрослый. И не надо смотреть на собственную кровь и плоть так, словно видишь ее… его насквозь.

– Зачем тебе вообще понадобилось связываться с Гарби и его сворой? Что тебя лично не устраивает в нашем императоре?

В Атэлмаре Вайерде Ол-Асджере, в человеке, правившем остатками Великой Империи Синтаф, Джоне не нравилось все. Начиная от раздевающего взгляда и заканчивая манерой кушать яблоки (несколько ленивых укусов и – в урну). Но если говорить о том, каков он как владыка Великой Империи, то для оглашения краткого списка претензий потребовалось бы несколько часов. Он так азартно растранжиривал государство, что даже самому аполитичному обывателю становилось не по себе. Дело было не в грандиозных празднествах и не в экзотических прихотях, тут милашке Атэлмару по части дорогих причуд до предшественников еще расти и расти. Но то, как он каждый раз сдавал интересы своей страны, вызывало ропот недовольства даже у эсмондов.