“Конечно, ты говоришь очень образно, но понял все. Сижу тихо, никого не трогаю, жду еды”.

— Ты вообще как? Сильно болит? — наконец, решаю поговорить по существу я.

“Бывало и хуже”, — Руди нахохливается и отворачивается.

То есть об этом он говорить не хочет, я правильно поняла? Что же с ним такое?

— Ладно, захочешь — расскажешь. Постараюсь прийти к тебе вечером, — говорю я. — Не скучай.

Выхожу из чулана в задумчивости. Интересно… Если бы это птица была волшебная, то, наверное, ее, то есть его, все бы слышали. Но слышу только я. Получается… это я волшебная, что ли?

Желудок предательски урчит, напоминая, что со вчерашнего дня я толком ничего не ела. В столовой пахнет... ничем. И это первый тревожный звоночек.

На все том же красиво сервированном столе стоит тарелка. А в ней… какая-то серая масса, отдаленно напоминающая овсянку. Комки разного размера плавают в мутной жиже, а сверху всё это великолепие покрылось противной плёнкой. Так и хочется от этого вида пойти и повыть на болотах вместо известной всем собаки.

Рядом с тарелкой на блюдце с голубой каймой лежит подсохший хлеб, больше похожий на сухарь, а в чашке из тончайшего фарфора — чай цвета мутной лужи.

Кажется, я даже в старой школьной столовой такого безобразия не видела.

— Приятного аппетита, — с елейной улыбкой говорит Клотильда, проходя мимо. От её приторно-сладкого голоса во рту становится горько. — Надеюсь, завтрак придется тебе по вкусу.

Набираюсь смелости и пробую кашу: безвкусная, холодная и с комками. Это вот прям на столовскую похоже. Чай тоже остыл и горчит так, будто заварку использовали уже раз пять. Причем не нормальную, листовую, а пакетик.

Клотя возится в углу, довольно улыбаясь себе под нос. Ясно. Меня настигла месть за то, что дракон перевел меня в теплую комнату. Интересно, она действительно думает, что я это буду есть?

— Тебе что-то не нравится? — снова появляется Клотильда, её глаза злорадно поблескивают, а на губах оскал. — А ты думала, будут деликатесы? Знай свое место.

Молча встаю из-за стола. Клотя фыркает, довольно ухмыляется, но молчит. Что уже радует. Лучше поголодаю, чем буду травиться этой бурдой. На кухне что-нибудь точно найду. И свежее, и съедобнее.

Спускаюсь туда, где тепло и уютно. В огромной печи потрескивают поленья, на столе горой высятся свежие булочки, от которых исходит божественный запах корицы и ванили. Марта месит тесто, напевая что-то себе под нос, но как только видит меня, расплывается в добродушной улыбке.

— А, это ты, девонька. Что-то случилось?

— Да как-то... с завтраком мы не подружились, — дипломатично отвечаю я, стараясь не выдать, как сильно урчит живот от аппетитных запахов.

— Ох, знаю я эти Клотильдины штучки, — качает головой Марта, вытирая руки о передник. — Садись-ка вот сюда, к печке поближе.

Она достает из печи свежие булочки, золотистые, пышные, источающие умопомрачительный аромат. Наливает в большую кружку горячего молока с пенкой.

— Ешь, пока теплое. А то совсем отощаешь. Вон какая худенькая...

Булочки такие вкусные, что я не могу сдержать стон удовольствия. Воздушное тесто тает во рту, а внутри начинка из яблок с корицей. Марта довольно улыбается, глядя, как я уплетаю уже вторую:

— Вот так-то лучше. Нет уж, у меня на кухне голодным никто не останется. Даже если Клотильда против.

Я заканчиваю со второй булочкой и помогаю Марте с тестом: оно мягкое, шелковистое, так и просится в руки.

Припоминаю, что у Марики, в отличие от ее одаренной сестры, есть ни к чему не приспосабливаемой магия: магия разделения. Ну вот и куда ее приспособить можно? Я напрягаю память, нахожу в груди теплеющий центр и для эксперимента помогаю разделить молоко на сливки и обезжиренную часть.