Десант был столь стремителен и внезапен, что Броневский нашел берег совершенно пустым. Турки никак не ожидали появления здесь русского фрегата.

– Живее! Живее! – торопил лейтенант. – Дорога каждая минута!

Первыми лейтенант с проводником, за ними канонир с боцманматом, следом матросы с ружьями наперевес и тесаками за поясом.

Добежали до магазина – огромного сарая, заваленного грудами зерна и штабелями мешков с мукой. Там тоже было пусто. Несколько охранников пытались было защищать казенное добро, но их быстро разогнали выстрелами в воздух. В это время вторая шлюпка захватила еще одну, стоявшую под берегом, соколеву.

– Готовь поджог! – крикнул лейтенант старику канониру.

Тот вместо ответа лишь кивнул головой. Развязав свой пакет, канонир обстоятельно готовился к выполнению возложенного на него дела.

Матросы тем временем быстро забросали соколеву мешками с хлебом.

– Ваше благородие! Никак турки к нам торопятся! – окликнул Броневского боцманмат и показал рукой в сторону, уходящей за холмы дороги, над которой клубилась пыль.

– Никак конница! – присвистнул Трофимов. – Да еще сколько! Будет из нас сейчас одна капуста!

– Опомнились, злодеи! – в сердцах топнул ногой Броневский и, обернувшись, крикнул матросам, тащившим на плечах очередные мешки с хлебом. – Уходим!

Матросы на окрик шагу прибавили, но ноши своей не бросили.

– Поджигай! – обернулся лейтенант к канониру.

Тот невозмутимо хмыкнул:

– Не извольте волноваться, ваше благородие! Еще чуток осталось! Надо чтоб полыхнуло, так уж полыхнуло!

Рядом со своими зажигательными принадлежностями канонир приладил несколько мешочков с порохом.

– Уж коли зажжется, так басурманам ни в жисть не погасить! – сказал и фитиль подпалил. – Вот теперь, кажется, порядок!

– Бежим и мы! – крикнул Броневский, и они побежали.

Всадники уже свернули с дороги к берегу и теперь неслись во весь карьер, размахивая кривыми саблями.

За спиной рвануло, в спину ударило, а потом еще и обдало жаром – это взорвало хлебный магазин. Но оглядываться времени не было, надо было как можно скорее уносить ноги. Бежали так, что сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Часть турок повернуло к пожарищу, остальные ж продолжили преследование. Однако их пыл был остановлен ружейной пальбой, уже успевших добежать до шлюпки матросов. А затем над головой лейтенанта и канонира что-то звонко свистнуло. Это уже поддержал своих огнем «Венус».

Наконец и шлюпка. Гребцы уже на веслах. Володя, переваливаясь через борт, выдохнул:

– Отваливаем!

Последними старик канонир и боцманмат Трофимов. В шлюпку их втащили на руках. Боцманмат тут же принялся заряжать ружье, а старик все никак не мог отдышаться.

– С измальства столь шибко не бегал! – говорил, как оправдывался.

– Ничего, главное, что костер твой горит, кажется, на славу! – махнул рукой Броневский.

С берега запоздало принялись палить из ружей и пистолей, но пули уже не долетали. Спустя четверть часа лейтенант с матросами были уже на «Венусе».

– Магазин подожжен! Все люди в целости! – доложил он Развозову.

– Вижу! – кивнул тот. – Славно сработали! Тебе спасибо, а остальным по лишней чарке!

Со стороны берега поднимался огромный столб черного дыма, то сгорал с таким трудом добытый султаном хлеб для Константинополя и воюющей армии, вместе с ним сгорала и его надежда на успешный исход блокады.

Результаты не заставили себя ждать уже на следующий день. Уничтожения хлебных припасов породила среди турок панический слух, что это только цветочки, а ягодки тоже не за горами: в Дарданеллах готовится высадка стотысячной армии русских, англичан, греков и славян. Немедленно взбунтовались пять тысяч албанцев-наемников. Запершись в одной из крепостей, они отразили несколько приступов янычар, а затем, заклепав пушки, прорвались в горы, предавая огню и мечу все, что попадалось на пути. Начались волнения в самом Константинополе. Вначале толпы голодной черни просто кричали на улицах, посылая проклятья визирю и султану, а затем бросились громить лавки. Селим Третий попытался усмирить бунт, но это не удалось. Янычары отказались резать обывателей, а, вынеся свои огромные медные котлы на площади, начали лупить в них колотушками. Они требовали бараньей похлебки, которой у султана не было.