– Это разумно, – кивнул Ингер, видя, что все ждут его ответа.

Они ждали его согласия. А значит, его слово все еще имеет вес. Но и цену своей поддержки Свенгельд обозначил очень четко.

– Послухи вы днесь, мужи полянские! – объявил Свен. – Я буду половину дани деревской брать на свою дружину, взамен обещаю князю рать из древлян для нового похода собрать.

Он встал и протянул Ингеру руку. Тот подал ему свою, а Ельга-Поляница накрыла их руки своей, от имени земли Полянской утверждая договор.

По пути от Святой горы домой Ингер был в затруднении: что сказать Прекрасе, в тревоге ждущей исхода совещания? Выиграл он эту схватку или проиграл? Княжий стол остался за ним, кияне не решились изгнать Ельгов род и его, выбранного Ельгом наследника. Стоило бы радоваться, но Ингер чувствовал неудобство, как будто у него на портах сзади была видная всем прореха.

Может быть, и против своей воли, но стол для него спас Свенгельд. А взамен пришлось уступить ему больше, чем еще сколько-то куниц, бобров и кадушек меда. Теперь они, князь и воевода, имеют равные доли в дани, то есть уравнялись во властных правах. Они как будто сошлись на одной ступеньке на половине высоты престола: Свенгельд поднялся, а Ингер спустился. Молодой князь понимал, что сейчас, в эту тягостную пору, у него не было иного выхода. Удача прочно повернулась к нему спиной, нужно думать не о том, чтобы выиграть побольше, а о том, чтобы потерять поменьше.

Иное дело – Свенгельд. Он на несчастье Ингера только выиграл – и в скотах, и в уважении. Ингер смотрел на серые тучи, собирающиеся на западе, и видел в них исполинского волка, разинувшего пасть на его достоинство и благополучие. Он знал имя этого волка. И, по примеру Тюра, готовился в нужный час отдать ему хоть правую руку, лишь бы одолеть и спасти свой мир.

До самой ночи Свенгельд сидел у себя в гриднице с дружиной, обсуждая с Фарловом, Асмундом, Ольгером и другими соратниками, чего они добились и как действовать дальше. Ружана давно уложила детей, задала челяди уроки на завтра – кому на какие работы идти, и заснула сама, не дождавшись мужа. Когда все что можно было обговорено и Свен наконец собрался лечь, его подстерег еще один собеседник.

«Ты был красноречив и убедителен, как сам Один! – в полусне услышал он голос Уббы, и в нем звучало неподдельное восхищением. – Как будто тебя с двенадцати лет учили говорить речи над золотой чашей».

Уставший Свен не нашел, что ответить, хотя похвала была ему приятна. Упоминание о золотой чаше привело ему на память сестру, Ельгу. Она многому его научила, когда им пришлось править этой землей вдвоем.

«Ты сказал, что вождь и дружина вместе войдут в Валгаллу»… – продолжал Убба, но как-то неуверенно.

«Да, сказал. Разве не так?»

«Вождь – это тот, кто ведет остальных, – напомнил очевидную истину Нидуд, и сейчас его голос звучал ровно и задумчиво, без обычного вызова. – Тебе предстоит найти вождя для всех нас. Тех, кто уже столько сотен лет живет в этом мече».

«Как это?» – снова пораженный, Свен едва не открыл глаза, но усилием воли удержал себя в состоянии немного плывущего сознания – неприметно для себя он при помощи Друга Воронов овладел одним из важных умений волхвов.

«Мы все живем здесь. Я и эти девять угрызков. Сотни лет… не знаю сколько».

«Я знаю, – с грустью уточнил Одда. – Ты, Убба, был убит в восемьсот семьдесят восьмом году от Рождества Христова. А сейчас идет девятьсот сорок первый год. Ты здесь уже шестьдесят три года, а я после тебя владел Другом Воронов…»

«Что толку считать! – перебил его Нидуд. – Никто из нас не вырвется отсюда раньше срока. А срок таков… Нас здесь десять. Ты, Свенгельд, одиннадцатый. Придет время, и ты присоединишься к нам. Я бы сказал тебе, сколько лет осталось, – в голосе его прорезалось привычное ехидство, – но Всеотец мне запретил. Так вот: тот, кто получит Друга Воронов после тебя, будет двенадцатым. А когда его зарубят… мы уйдем в Валгаллу разом все. Все двенадцать. Так что ты хорошо подумай и как следует выбери того, кому уступишь честь тебя прикончить. Ясно тебе?»