Поисковые операции не прекращались. Менялись бригады спасателей, военные, не менялся только Мартин. Он не ел, не пил, не спал, даже не присаживался отдохнуть. Когда одна группа спасателей шла в комнату отдыха и за новыми данными, их сменяла вторая группа. А Мартин успевал поработать с двумя группами и еще самостоятельно. Люди уже знали, что он ищет свою любимую, свой экипаж, что для него это личная трагедия.

Вскоре все заметили, что ему стало совсем нехорошо. Мартин курил по три пачки сигарет в сутки, его рвало от усталости, и он сам обратился к медикам с просьбой вколоть ему адреналин, чтобы силы не покинули его. Было понятно, что теперь надо спасать уже его самого. Все также понимали, что по-хорошему Мартина не уговорить. Глаза у него были красные, руки дрожали, но он не останавливался. Медсестра из службы спасения, переговорив с врачом, принесла Мартину очередную порцию кофе, щедро сдобренную лошадиной дозой снотворного.

Он все рвался снова прочесывать остров, но она усадила его рядом с собой, ухватив за руку, якобы посмотреть карту, отметить пройденные районы. Мартин обмяк, что-то пытался сказать, речь перешла в бред. Зрачки темных красивых глаз расширились, веки с густыми, загнутыми вверх ресницами закрылись. Медсестра невольно засмотрелась на Мартина, на его высокие скулы, красивую линию подбородка, крепкую шею с пульсирующей жилкой, которой касались слегка вьющиеся волосы потрясающего темно-коричневого цвета со слегка каштановым оттенком. Из раздумий ее вывела подошедшая врач:

– Ну что? Наш план сработал? Герой отключился?

– Эх, если бы меня так кто-то любил! – вздохнула медсестра. – Он же с ума сходит по той женщине, которая летела в самолете!

– Думаю, что вопрос не в том, кто кого любит, перед нами просто потрясающий мужчина. От него и правда глаз не отвести, – ответила врач медицины катастроф, беря Мартина за запястье. – Пульс зашкаливает. Эй, ребята! Давай его на носилки и в медицинский шатер на койку.

– Это же не пострадавший в авиакатастрофе! – ответил один из спасателей.

– Это мне решать! По моему мнению, он сейчас самый пострадавший. Несите. А ты, Поля, готовь капельницы. В обе руки поставим от обезвоживания – транквилизаторы, сердечные. Тут все надо капать. А то, не дай бог, еще помрет от острой сердечной недостаточности.

Яна сидела на берегу рядом с Иваном Демидовичем, прижавшись к нему всем телом. Ее кожа горела огнем – то ли от соленой воды, которая, казалось, пропитала тело насквозь, то ли причиной была эта странная черная пыль, которая тоже въелась в кожу, белые волосы стали уже серыми. Глаза слезились от солнца, а, может, и сосуды полопались от перепада давления и удара о воду.

– Вот так вот, дочь, – вздохнул Иван и заплакал.

– Ты чего? – спросила Яна.

– Очень боялся за тебя, когда мы плыли. Виду только не подавал. За тебя боялся. Сам-то уже старый, думал, вдруг не доплыву? Тебе еще жить и жить. Не знаю, думал, доживу ли я до того момента, – чтобы ты меня отцом назвала? Только открылся и все, конец…

– Успокойся, мы выжили, – потерлась о его плечо Яна, которая не знала, что ему ответить.

Она всю жизнь считала отцом другого мужчину, и это известие и для нее стало сюрпризом.

– А я хочу вам сказать, ребята, что нам – каюк, – присоединился к ним патологоанатом Витольд Леонидович. – Ни хрена мы не на острове, и нет тут никакого разбившегося самолета, – он присел с другой стороны от Яны. – Все подтвердилось. Я все проверил. Жизни здесь не наблюдается, ну, кроме нас, конечно. Сколько мы протянем?