Правда, это еще не было чем-то ясным, определенным, просто какой-то зуд в голове, какое-то смутное беспокойство, тревога, что ли. Я слушала, как из громкоговорителя приглушенный, почти интимный женский голос без устали рассказывал, через какую дверь надо выйти, чтобы оказаться в Португалии или Аргентине. Я обещала себе, что когда-нибудь обязательно вернусь сюда, сяду за этот же самый столик, и еще что-то, сама не знаю что. Я расплатилась за аперитивы. Я сказала себе, что выпила их за здоровье своей Стремительной птицы. Вот и все. Потом я встала, собрала со столика сдачу и поехала к морю.

О, я не сразу призналась себе в своем намерении. Я очень здорово умею вступать в сделку с собственной совестью. Садясь в машину, я просто подумала, что ничего страшного не случится, если я часок-другой покатаюсь на ней, пусть даже Каравей узнает об этом – имею же я, в конце концов, право по дороге пообедать. Я прокачусь по Парижу, остановлюсь где-нибудь съесть бифштекс с жареной картошкой и выпить чашечку кофе, не торопясь проеду через Булонский лес и часа в четыре поставлю машину в сад Каравеев. Так? Так!

Я не спеша изучила все приборы на щитке. Обнаружив кнопку, с помощью которой опускался и поднимался верх, я с отвращением вспомнила о вспышке гнева Аниты. На спидометре овальной формы с крупными металлическими цифрами максимальная скорость была сто двадцать миль в час. Я прикинула, что это составляет около двухсот километров, и сказала себе: «Ну, держись, детка». Потом я заглянула в ящик для перчаток. Там оказались только квитанции об уплате штрафа на стоянках с ограничением времени, счета из гаражей и дорожные карты. Технический паспорт машины и страховой полис, которые я обнаружила в прозрачном полиэтиленовом футляре, были оформлены на какое-то акционерное общество, находящееся по тому же адресу, где жили Каравеи, на Осиновой улице. Я слышала, что у него четыре подобных, в какой-то степени фиктивных акционерных общества, с помощью которых он улаживает дела агентства, но я в этом ничего не смыслю, а главный бухгалтер держит все в глубокой тайне. Мне как-то стало спокойнее, когда я узнала, что машина оформлена не на Аниту. Вещь, никому не принадлежащую – вернее, не принадлежащую определенному человеку, – позаимствовать легче.

Я вышла из машины, решив взглянуть, что находится в багажнике: тряпки, мочалка и сложенный гармошкой рекламный проспект фирмы «Тендерберд». На всякий случай я взяла его. Когда я вновь села за руль – меня привело в восторг, что он отодвигается вправо, чтобы удобнее было садиться, и снова блокируется, как только включаешь мотор, это потрясающе! – я увидела, что все оборачиваются и смотрят на меня. И это были не те взгляды, какие я обычно ловлю на себе. Даже если учесть, что юбка у меня узкая и я, возможно, задрала ее выше, чем полагается. Я понимала, что это внимание ненадолго, но все же быть выделенной из толпы приятно. Так ведь? Так!

Я с королевским величием дала задний ход. Выехала со стоянки, сделала изящный разворот около аэровокзала и у первого же перекрестка остановилась. Одна стрелка указывала направление на Париж, другая – на Юг. Чтобы дать себе время подумать, я достала косынку и повязала ею голову. Сзади кто-то из водителей просигналил. Я махнула рукой, посылая к черту и его и себя, и покатила на Юг. Какой смысл обедать в Париже, я это делаю каждый день! Я поеду в Милли-ла-Форе, потому что это прекрасно звучит и я никогда не была там, я закажу не бифштекс с жареной картошкой, а что-нибудь, неважно что, но совершенно сказочное, и на десерт – малину, я найду такой ресторан, где мне накроют столик в саду. Итак, все решено, но ты уже опрокинула три аперитива и будь внимательна, иначе вернешься на буксире. Но пока что я мчалась с курьерской скоростью.