– А что, опять? – удивился Маккинби.

– Да как с цепи сорвалась, – поморщился Дик. – Одна, другая, третья… Я даже боюсь, как бы она в Деллу не влюбилась. Впрочем, с этим я сам справлюсь. Маккинби, а то соберешь компромат на Берга?

– Нет.

– Не сомневался, что ты так ответишь. Ладно, тогда не мешай мне помочь Делле другим способом.

– Не советую.

Дик отмахнулся:

– Оставь ревность для другого случая. У тебя мудрости не хватит решить эту проблему. Делла все равно узнает и возненавидит тебя за то, что скрывал от нее. Все женщины в этом плане одинаковы. Никто не скажет тебе «спасибо» за то, что ты берег ее чувства и желал добра. Она возненавидит тебя, а из Берга сотворит памятник и икону. Ладно, ты свои шансы похоронишь, это лишь половина беды. Другая – ты похоронишь шансы Деллы. Со своими делай что хочешь, а портить жизнь Делле я не позволю. Имею право, – веско добавил он, – я все-таки был президентом попечительского совета, когда она училась в школе!

– У нее дед умер этой зимой, – невпопад сказал Маккинби.

– Я в курсе. Хороший человек был, кстати. А теперь еще и Берг. Она не будет разбираться, плох он или хорош. Она просто распространит на него недовысказанную любовь к деду. У меня крутится что-то в голове, где-то я слышал нечто подходящее для нашего случая… Ты можешь отвлечь Деллу на пару месяцев? Так, чтобы она точно не узнала про Берга?

– Отпуск. Ей давно пора в отпуск, – буркнул Маккинби.

– Превосходно. Мне нужно время, чтобы подготовиться.

– Только сначала со мной посоветуйся.

– Это само собой… А то, знаешь, всякое бывает. Ты не Господь Бог, чтобы справиться с любой задачей. Угораздит меня подкинуть ей неразрешимую загадку – еще хуже выйдет. Так что посоветуюсь, да. Чтобы ты этот орешек точно мог разгрызть.

Маккинби кивнул:

– Я наведу справки про Верону. Если вдруг будут новости, скажу. И, Дик, забудь ты про дурацкие счеты. Твоя правнучка вырастет, дождется, когда ты будешь ездить на инвалидной коляске, – и сдаст тебя в дом престарелых. Отомстит за отца.

– Без сопливых разберусь, – без всякой злости сказал Дик Монро.

Маккинби вышел на улицу, оглядел сгущавшиеся тучи.

Что-то назревает, подумал он.

Из нашего сада доносились разъяренные вопли, и я прибавила шаг.

Долгая прогулка под дождем не принесла мне облегчения, поэтому, вернувшись домой, я применила испытанное средство: пошла играть с собаками. А они, судя по крику, уже без меня поиграли – и доигрались.

– Скотина! – орал Тед. – Животное! Сколько можно?! Когда это кончится?!

Спецсобака Василиса сидела перед дворецким, трагически потупившись. Черная с рыжим морда изображала глубокое искреннее раскаяние. Не исключено, что Василисе действительно самую малость стыдно; кто их разберет, этих сибирских овчарок, они ведь не глупее некоторых людей.

Чугунная ножка садовой скамейки была обгрызена в мелкую стружку, будто по ней прошлись лазерным резаком.

– Ты – собака! – надрывался Тед. – На меня смотри! Ты – собака! Запоминай! Ты – собака! А ну повтори! Скажи: я – обычная собака! Я не жру ломы и лопаты, сволочь я такая! Я не ем скамейки! Зараза!

Завидев меня, Василиса дернулась было, но Тед как раз рявкнул: «Зараза!» – и «зараза» снова покорно уселась. Тед закрыл лицо руками.

– Не могу, – прогудел он сквозь ладони. – Я сейчас помру от хохота, и это будет непедагогично. Я кричу на эту дуру, а на самом деле хочу ее обнять.

– Ну ты ведь знаешь, что она не нарочно.

– Знаю. А делать-то что? Написать жалобу русскому царю? Приезжайте, ваше величество, научите свой подарочек хорошим манерам… Надерите ему рыжую задницу собственноручно, а то у нас не получается…