И, узнав у Косова адрес, поехала к Михайловой.

Судя по всему, та не бедствовала и вполне успешно занималась фермерством. Большой добротный дом, в глубине участка кирпичный коровник, два гаража, у центрального входа стоят блестящие «Жигули».

В холл меня впустила девочка возраста Маши. Потом появился ее отец. Я сразу узнала его. Тщедушный, похожий на барашка мальчик превратился в грузного, красномордого мужика. Но глупые бараньи глаза навыкате остались теми же. Следом за сыном и внучкой вышла, вытирая руки о фартук, Софья Петровна, крупная, с большой челюстью и внушительным носом.

– Проходите на кухню, – проговорила она. – Костя позвонил мне и сказал, что хотите поговорить о Войцеховских. Только никак не возьму в толк, зачем они вам понадобились?

И она уставилась на меня в упор семейными выпученными глазами. Надо же, какая подозрительность. Пришлось спешно придумывать весомый повод.

– Адвокатская контора поручила разыскать Фриду или каких-нибудь ее родственников. Речь идет о наследстве, – торжественно соврала я.

– Деньги к деньгам, – вздохнула Софья Петровна и хитро спросила: – И давно ищете?

Я растерялась.

– Недели две, а что?

– А то, – захихикала старуха, – что Войцеховские живут совсем рядом. Их кухарка покупает у меня творог, сметану и сливки. Наши продукты даже в Москве известны. Бедные москвичи, редко удается им полакомиться настоящим молоком. Хотите попробовать?

И она стала наливать из красного кувшина белую жидкость. Я вздохнула. Ненавижу молоко, пить его просто так не могу вовсе, а вид пенки вызывает рвотные судороги. Здесь же передо мной оказалась огромная кружка, сверху плавал желтый остров. Отказаться невозможно, старуха обидится и не скажет ни слова. Стараясь не дышать, я в три огромных глотка осушила емкость, чувствуя, как скользкий комок пенки медленно стекает в желудок. Софья Петровна смотрела на меня во все глаза.

– Правда вкусно?

Еле переведя дух, я утвердительно кивнула.

– Хотите еще? – и ее рука опять потянулась к кувшину.

Я в ужасе затрясла головой:

– Нет-нет, очень сытно, просто как пообедала.

Софья Петровна расплылась в довольной улыбке:

– Это молоко от Марианны, оно и впрямь жирное, как сало.

Меня передернуло, и выпитое содержимое кружки стало медленно подниматься наверх. Судорожными глотками отправив его снова вниз, я сказала:

– Как же так? Живут рядом, а вы не общаетесь, да и господин Косов уверен, что Владимир Сигизмундович с Фридой живут в Риге! Почему они от него скрылись, вроде хорошие друзья!

Софья Петровна от души расхохоталась:

– Костя! Да он жуткий бабник, до сих пор при виде любой юбки дрожит! Спорю, строил вам глазки! Только сейчас-то силы подрастерял, а в молодости никого не пропускал. Я поэтому за него замуж и не пошла, хотя была бедной девчонкой, а у него квартира. И правильно сделала! Константин пять раз женился, и все жены убегали, не прожив с ним и года. Как только Вольдемар привез эту хитрюгу Фриду, Костик сразу хвост распушил. Только она притворялась полуслепой латышкой и делала вид, что ничего не понимает. Тогда он распустил руки. Фрида пожаловалась Вольдемару, и дружба врозь.

– Почему вы решили, что Фрида прикидывается?

Софья Петровна прищурилась:

– И решать-то нечего, все видно. Во-первых, вещи. Я заглянула в ее саквояж. Две кофты, одна юбка и пара белья – все новое, купленное в Москве, даже чулки наши. Знаете, как после войны было с чулками? Ни за какие деньги не купить! Их привозили контрабандой из Риги. Вся Москва щеголяла в рижских фильдеперсовых. А эта латышка где-то раздобыла московские! Разве не странно? Логично было прихватить с собой целый чемодан чулок, чтобы потом не бегать по черному рынку. Так нет! Губная помада и пудра тоже наши, и обувь такая, как у всех!