Новые пассажиры, подобно первым, являлись под покровом темноты. Они тоже начинали с невинной прогулки за город, но мысль о водке возникала у них, едва только машина делала первые полкилометры.

Все шло совсем не так, как предполагал Адам Казимирович. По ночам он носился с зажженными фарами мимо окрестных рощ, а днем, одурев от бессонницы, сидел у следователя и давал свидетельские показания.

Начались судебные процессы. И в каждом из них главным свидетелем обвинения выступал Адам Казимирович. Последним его свидетельским выступлением было в судебном процессе по делу областной киноорганизации, снимавшей в Арбатове исторический фильм «Стенька Разин и княжна». Весь филиал этой организации упрятали на шесть лет, а фильм был передан в музей вещественных доказательств, где уже находились охотничьи ботфорты из кооператива «Линеец».

После этого наступил крах. Зеленого автомобиля стали бояться, как чумы. Граждане далеко обходили Спасо-Кооперативную площадь, на которой Козлевич водрузил полосатый столб с табличкой: «Биржа автомобилей». В течении нескольких месяцев Адам не заработал ни копейки и жил на сбережения, сделанные им за время ночных поездок.

Тогда он на дверце автомобиля вывел белую надпись: «Эх, прокачу!» – и снизил плату с пяти рублей в час до трех. Но и это не привлекло пассажиров. На его призывы покататься, ему отвечали:

– Сам катайся, душегуб!

– Почему же душегуб? – чуть не плача, спрашивал Козлевич.

– Душегуб и есть, – отвечали ему, – под статью подведешь.

– А вы бы на свои деньги катались! – запальчиво кричал шофер.

Но все это приносило шоферу только моральное удовлетворение. Материальные дела его были нехороши. Сбережения подходили к концу. Надо было принимать какое-то решение. Дальше так продолжаться не могло.

Адам Казимирович сидел однажды в своей машине и был так погружен в свои печальные размышления, что не заметил двух молодых людей любовавшихся его машиной.

Это были Остап Бендер и его новый компаньон-единомышленник Шура Балаганов, о котором будет рассказано в следующей главе этой книги.

– Оригинальная конструкция, – сказал, наконец, один из них, – Заря автомобилизма. Видите, Балаганов, что можно сделать из простой машинки Зингер? Небольшое приспособление – и получилась прелестная колхозная сноповязалка.

– Отойди, – угрюмо сказал Козлевич.

– То есть как это «отойди»? Зачем же вы поставили на своей молотилке рекламное клеймо «Эх, прокачу!»? Может быть, мы с приятелем желаем именно эх-прокатиться?

В первый раз за арбатовский период жизни на лице мученика автомобильного дела появилась улыбка, он выскочил из машины и проворно завел тяжело застучавший мотор.

– Пожалуйста, – сказал он, – куда везти?

– На этот раз – никуда, – заметил Балаганов, – денег нету. Ничего не поделаешь, товарищ механик, бедность.

– Все равно садись! – закричал Козлевич отчаянно. – Подвезу даром. Пить не будете? Голые танцевать не будете при луне? Эх! Прокачу!

– Ну что ж, воспользуемся гостеприимством, – сказал Остап, усевшись рядом с шофером. – У вас, я вижу, хороший характер. Но почему вы думаете, что мы способны танцевать в голом виде?

– Тут есть такие – ответил шофер, выводя машину на главную улицу, – государственные преступники.

Его томило поделиться с кем-нибудь своим горем. И шофер рассказал новым пассажирам всю историю падения города Арбатова, в котором пришлось работать его зеленому автомобилю.

– Куда теперь ехать? – с тоской закончил Козлевич. – Куда податься?

Остап помедлил, значительно посмотрел на своего рыжего компаньона и сказал: