Видя, что его поэзия и обещание не произвели не стражей границы нужного впечатления, он совсем упал духом, как вдруг его осенило и он с надеждой выпалил:

– А вот послушайте стихи, которые очень любил герой революции лейтенант Шмидт. Он вспомнил свои стихи, которые в юности пытался напечатать в газете:

Последние строки Остап сочинил тут же в угоду пограничникам. Они остановились и смотрели на декламатора со вскинутой рукой и в одном сапоге. И он продолжил, не охлаждая свой поэтический порыв:

– Или вот любовное, товарищи, – несло великого сочинителя поэзии:

– не в рифму импровизировал он.

– И эти стихи в газете напечатают? – спросил старший.

– И эти, – кивнул Бендер, жалостливо глядя на вершителя своей судьбы. – Если… Если бы я смог сегодня подписать гранки, дорогие товарищи, тяжело вздохнул задержанный.

– Гранки? Это как же понимать, а? – звякнул котелком старший.

– Ну, значит… первые… контрольные отпечатки, правильно ли все, как я только что прочел.

– А-а… – протянул понимающе старший и загасил лампу.

За окнами уже светило солнце, было слышно как с крыши срывались оттаявшие сосульки. Как порывами теплого ветра, весна отогревала зимнюю природу.

– Да, сейчас не все знают, что эти стихи любил лейтенант Шмидт.

– А ты откуда знаешь, поэт? – недоверчиво воззрился на Бендера старший погранзащитник.

– Знаю, от его детей Коли и Васи, – не моргнув глазом, пояснил Остап. И чтобы не дать стражам границы задавать уточняющие вопросы, поторопился сказать: – Я с ними дружу. Хорошие товарищи, настоящие сыны своего отца-героя. Они ездят по городам, рассказывают о своем отце, как он поднял восстание, собирают пожертвования на памятник лейтенанту Шмидту…

Объяснение Бендера произвело благоприятное впечатление на стражей границы. Некоторое время они молчали, затем Сидоров тихо не смело спросил:

– Иван Акимович, а может и нам сколько-нибудь на памятник?

– Можно. И вот что, Сидоров, улик у задержанного нет, нарушение одно – был в погранзоне. – И взглянул на необутую ногу Остапа, сочувствующе отметил: – Сам пострадал, видать… Художник-поэт дружит с детьми лейтенанта Шмидта, – почесал затылок он. – Отпустим? Пусть идет, едри его корень. И без него хлопот не оббираешься… Но чтобы газету прислал! – строго предупредил он Бендера.

– И адрес, куда деньги послать на памятник лейтенанту Шмидту, – добавил Сидоров.

– Клянусь, клянусь, дорогие товарищи! – ожил великий выдумщик, не веря, что его вот-вот отпустят. Не во сне ли это?

– Сидоров, дай ему на ногу что-нибудь. Пока доберется, нога и окоченеет у поэта.

– Благодарю, благодарю, дорогие товарищи, ах, как я вам благодарен! – рассыпался в жарких словах не вышедший в графа Монте-Кристо.

– Стихи пришли, понял? – строго погрозил пальцем Бендеру старший, уходя. – И адрес…

– Пришлю, непременно пришлю, уважаемый служитель границы.

– И адрес…

– Идем, что-то на ногу дам, – скомандовал Сидоров. – Да и прикроешься чем-нибудь.

Вскоре бывший миллионер-одиночка шел от погранпоста у приднестровских плавней к проезжему тракту, стремясь как можно быстрее достичь его и устроиться на какой-нибудь попутный транспорт.