Эту ночь названные братья спали в каюте первого класс» Балаганова. Спали осчастливленные неожиданной встречей и планами, начертанными великим комбинатором.

Остап Бендер и Шура Балаганов прибыли в Киев, когда могучий и вольный красавец Днепр после весеннего разлива входил в берега. Когда Владимирскую горку и Крещатик, и весь город заливало солнечное сияние. Когда террасы великого днепровского города уже расцвечивались ярко-зеленой молодой листвой и травой.

Они сошли с «Пролетария» и пошли по Подолу к трамваю. Но в трамвай не сели, а пошли в сторону площади «Контрактов» – киевской ярмарки, к гостиному двору. Здесь целая улица торговала готовым платьем. В глаза бросались вывески: «Лувр», «Змичка», «Варшава», «Мода» и другие.

– Остап Ибрагимович, это нижний район Киева, – пояснял Балаганов. – Как я знаю, он горел, тонул от наводнения… Это самая торговая часть города. А там Житный базар, командор… – указал рукой Балаганов.

– Что, торгуют житом? – насмешливо посмотрел на своего акционера Остап. Да нет же, командор, называется он так… Куда направимся, Остап Ибрагимович?

– В центр города и продолжим знакомство с Киевом, Шура.

Они втиснулись на открытую площадку трамвая, идущего в верхнюю часть Киева, и услышали разговор двух горожан:

– Вы не знаете, что такое торговать! – говорил один из них. – Сейчас торговать – это мучение!

– А служить разве лучше? – спрашивал другой. – За жалкие гроши и жди, что тебя вот-вот уволят…

– Дожились, сейчас все плохо, уважаемые… – вздохнула женщина.

– Когда дом строят, всегда лишения и трудности, граждане, – наставительно произнес человек в гимнастерке, соскакивая с трамвайной площадки у лестницы архитектора Меленского.

Остап и Балаганов в разговор не вступали, а когда трамвай медленно выполз на бывшую Конную площадь и остановился у дома бывшего купеческого собрания, они сошли с него и пошли по Крещатику, осматривая все вокруг.

В центре Киева стояли огромные дома, а на воротах этих коммунальных жилищ были вывешены грозные предупреждения неплательщикам за воду, за жилье и какие-то еще указания… Но это не касалось демобилизованных красноармейцев, поселенных здесь. Уплотнивших и без того тесную площадь жильцов.

Беспризорные в лохмотьях, сквозь дыры которых просматривалась нагота давно не мытых тел, приставали к прохожим, канюча деньги.

– Таких живописных и лукавых беспризорных я и в Москве не видел, Шура, – отметил Остап.

Идя по Крещатику, они, не сговариваясь, вдруг остановились. Прочли старую табличку на угловом доме: «Прорезная» и рассмеялись:

– Помните, я вам рассказывал, как Михаил Самуэльевич настоятельно меня просил: «Поезжайте в Киев, Шура, и спросите: чем занимался Паниковский до революции», – проговорил Балаганов.

– Помню, помню, «брат Коля»… – посмеивался Остап.

– Паниковский под видом слепого просил прохожего перевести его через эту улицу, – указал Балаганов, – и чистил у того карманы.

– Ой, Шура, мы находимся на историческом месте, граждане! – патетически воскликнул Бендер.

– А за то, чтобы Михаила Самуэльевича не трогали, – продолжал работавший с Паниковским в конторе «Рога и копыта», – платил городовому Небабе пять рублей в месяц! И тот следил, чтобы Паниковского не обижали… – не мог сдержать смех Балаганов.

– Ой, умора! Если бы вы знали, граждане, – обратился Бендер к прохожим, – чем знаменит этот угол, то непременно почтили бы светлую память человека без паспорта.

Люди шли мимо по своим делам и не обращали внимание на слова великого комбинатора. И только один солидный мужчина спросил: