Вот так. Два раза в год встречались несколько фронтовых друзей. Пили водку, вспоминали, обсуждали жизнь и положение в стране. Друзей Леонид Ильич был готов поддерживать, если им кто-то мешал. Порой предлагал помочь карьере, но не настаивал… А друзьям от него этого и не было нужно. Похоже, они искренне любили его самого. Брежнев дарил друзьям всякие мелочи типа американских авторучек с голыми девками или альбомы с хорошими репродукциями художников. Дед моего ученика отдаривался кедровыми шишками. Так и встречались с 1940-х до начала 1980-х, пока возраст не начал беспощадно уводить из жизни их одного за другим. Но друзья так и встречались до самого конца Леонида Ильича.

О любовницах Брежнева рассказывается много. Большая часть этих историй полна нелепостей и несуразностей, но есть и подлинные. Не буду лезть в эти истории, ловить на вранье холуев, обсуждающих половую жизнь барина и выяснять, что же именно тут правда. Важнее другое: своих женщин Леонид Ильич не забывал, поддерживал и, судя по всему, не стремился все время менять. Его романы – не разовые встречи «по случаю», а любовные приключения, с чувствами и отношениями.

У Брежнева была и своя духовная жизнь, свое личное отношение к местам и событиям. Самый молодой генерал МВД, В. Панкин, начинавший службу в Курске, вспоминает в своем интервью: «Генсек выходил, как правило, из вагона в спортивном костюме и легких ботиночках. Руководство Курской области встречало его на перроне. Он почему-то часто обращался ко мне. Интересовался селом Брежневка, откуда родом его родители: «Как там дубрава?» Кто-то опрометчиво сказал, что вырубили, и Леонид Ильич расстроился. Вспоминал, как подростком поджидал с друзьями девчат, которые несли в подолах орехи. «А мы их за сиськи тискали». «Леонид Ильич! Леонид Ильич!» – увещевал его Черненко».

Иногда доводится слышать, что Брежнев никогда не читал Ленина и Маркса, вообще практически не брал в руки книг. Что его чтение ограничивалось «Огоньком» и «Крокодилом»[20].

Это трудно принимать всерьез, потому что Брежнев знал наизусть почти всего Есенина и почему-то длинную поэму Дмитрия Сергеевича Мережковского «Сакья-Муни». Почему именно ее – совершенно невозможно понять, потому что Мережковский официально считался упадническим и декадентским поэтом… И вообще умер в Париже в 1941-м. И почему именно мистическая «Сакья-Муни»?

А еще Брежнев сочинил такое стихотворение:

На смерть Воровского!

Это было в Лозанне, где цветут гелиотропы,
сказочно дивные снятся где сны,
в центре культурно-кичливой Европы,
в центре красивой, как сказка, страны.
В зале огромном стиля «Ампиро»
у входа, где плещет струистый фонтан,
собрали́ся вопросы решать всего мира
представители буржуазных культурнейших стран.
Бриллианты, монокли, цилиндры и фраки,
(1 строка в рукописи пропущена)
в петлицах отличия знаки
и запах тончайших роскошных духов.
Длинные речи ненужны, и глупы
громкие фразы о добрых делах.
От наркотика лица бессмысленно тупы,
наглость во взоре и ложь на устах.
На двери внезапно устремились всех взоры,
и замер среди речи английский сэр:
в залу с улыбкой под шум разговора
вошел Воровский – делегат С. С. С. Р.
Шокинг! Позорной культуры, нет лака.
В пышном обществе говор и «крик»:
«Как смели сюда вы явиться без фрака?!»
«Он без цилиндра!», «Мужик!»
– Простите! Не знал я, да знать разве мог я,
что здесь это важно решающим столь…
(2 строки в рукописи пропущены).
У нас это проще: во фраке, без фрака,
в блузе рабочей, в сапогах простых…
У нас ведь не нужны отличия знаки:
что нужно, решаем всегда и без них.