На секунду приходит мысль: а справлюсь ли я? Триста шестьдесят пять дней, если терпение Зацепина не лопнет раньше. Триста шесть пять дней противостояния. Одна против всех этих заносчивых богачей. Без поддержки (ну только на расстоянии), без друзей… Разве я так уж много просила? Мне просто хотелось быть любимой…

Провожу по платью вниз и слышу голос Милены:

- Ну как вы там, Дарья?

Грустно улыбаюсь.

- Прекрасно. Я - прекрасно.

После того как мы прощаемся, я занимаюсь своими делами: скупаю из одежды то, что у Зацепина вызовет зубовный скрежет. У меня тоже, но по большей части из-за потраченной суммы. На эти деньги можно сделать столько всего полезного, а люди тратят их на клочки ткани, которые, возможно, наденут один раз. Что-то в этом мире определенно пошло не так.

В общем, на эмоциях делаю благотворительный взнос в фонд помощи болеющим деткам, если уж расходовать внезапно свалившиеся на меня деньги, то надо делать что-то хорошее, так ведь?

До возвращения Зацепина я как раз успеваю превратить гостиную в обитель ужаса. По-моему, эти шторы вызывают только одно желание - покончить с собой. Именно оно и читается на лице Кости, когда он заходит домой. Правда, это желание плавно переходит в желание покончить со мной. Зачет.

- Нравится? - сияю я улыбкой. - Урвала за полцены, повезло. А лебедей заценил? Чудо же.

- Ты издеваешься? Просто скажи, издеваешься? - спрашивает он наконец, упирая руки в бока.

- В каком плане? - я растерянно хлопаю ресницами. - Тебе не нравится?

Морщу лоб и нос и готовлюсь плакать. Вообще-то я не умею плакать по любому поводу, но Зацепину хватает и подготовительного процесса.

- Давай только без этого, - отрезает он. - Я в душ. Ты вызвала сантехника, чтобы прочистил?

- Ой, забыла, - снова невинно хлопаю глазками. Костя сжимает зубы и закатывает глаза.

- Наверное, была занята развешиванием чудесных штор, - бурчит себе под нос.

- Скажи, они и правда чудесные, - семеню в сторону комнат с придурковатой улыбкой. - А главное, наше окно теперь выделяется на фоне всего дома. Уверена, соседи выстроятся в очередь, чтобы узнать, где я их купила.

Костя заходит в свою комнату и, оглядевшись, выдыхает с облегчением. Видимо, всерьез полагал, что я и сюда что-то купила. Можно, кстати.

- Завтра мы поедем к моему брату, - поворачивается Зацепин ко мне, я стою в дверях, прислонившись плечом к дверному косяку.

- А подарок?

- Какой подарок? - хмурится он, начиная расстегивать рубашку. - Ему ничего не надо.

- На рождение ребенка обычно что-то дарят.

- Глупости.

- Какие теплые семейные отношения.

Он стягивает рубашку и кидает на кровать. Я отворачиваюсь, снова кошусь на красивое тело, снова отворачиваюсь. Черт. Снова кошусь. Так, Даша, соберись. Он это тело раздает направо и налево. Нам такое не нужно.

Разворачиваюсь и, чеканя шаг, ухожу к себе. Падаю на кровать и, обняв подушку, смотрю в стену. Все хорошо, конечно. Только что делать с тем, что меня к нему тянет? Когда месяц занимаешься бурным крышесносным сексом с красавчиком, как-то сложно потом смириться с тем, что больше тебе не перепадет.

Вздохнув, ложусь на спину. Не жили с классным сексом, так и начинать нечего. Ага.

На следующий день к Зацепину я выхожу в том самом пестром платье. Он сидит в кресле с телефоном в руках, а когда поднимает глаза, то не может сдержать эмоций. Брови ползут вверх, а челюсть вниз.

- Нравится? - я кружусь.

- Что это за нахрен такое?

- В смысле? Что твой стилист подобрала, то я и надела.

- Ты гонишь? Она не могла такое посоветовать.