– Буду! – незамедлительно пообещала последняя и резко встала, не обращая внимания на укоризненный взгляд отца. – Давайте выпьем! Папа, цепляй свою селедку! Аурика Георгиевна будет говорить тост.

Назревал скандал, барон Одобеску чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля, но вмешиваться остерегался, отмечая про себя, как недобро блестят глаза Прекрасной Золотинки.

– Может, горячее нести? – засуетилась Глаша.

– Рано! – отрезала Аурика и, приняв вальяжную позу, обратилась к соседу: – Коротич, ты нудный. Поэтому я желаю тебе быстрее жениться на какой-нибудь библиотекарше, чтобы вечерами перед сном читать с ней «Науку и жизнь». Ни на что другое ты больше не способен. Только предупреждаю: не вздумай приводить свою грымзу в мой дом! Мало не покажется. А вам (она с вызовом посмотрела на отца) я желаю оставить меня в покое и не пытаться устраивать мою жизнь по своим правилам. И перестаньте прятаться, наконец! Вы взрослые люди, а ведете себя, как дети. Будьте здоровы, мои дорогие родственники, и продолжайте встречать Новый год, а я, пожалуй, вас покину. Пойду пройдусь, пока не покрылась плесенью.

Договорив, Аурика поднялась и демонстративно удалилась, прикрыв за собой распахнутые двери гостиной.

– Ариведерчи! – злобно прокричала она из прихожей и начала одеваться.

– Я ее верну, – вскочил Миша, но тут же был водворен на место:

– Не вздумайте. Пусть идет.

– Новый год же! – взмолилась Глаша и тоже попыталась выбраться из-за стола.

– Ну и что?! – резонно отметил Георгий Константинович и не двинулся с места. – Моя дочь позволила себе хамскую выходку по отношению ко всем присутствующим. Это непозволительно. Мне очень горько осознавать, что именно я немало поспособствовал тому, что из нее выросло такое чудовище. Отцовская любовь слепа.

– Любая любовь слепа, – тихо добавил Коротич.

– Налейте мне водки, мой друг, – попросил его Одобеску. – Помянем мою безмятежную старость.

– Вы прекрасный отец, – попытался поддержать его Миша. – Поверьте! Мне есть, с чем сравнивать.

– Увы! – помрачнел Георгий Константинович. – Нельзя завидовать мертвым, но, похоже, ваш отец оказался на порядок прозорливее меня. Я это вижу.

– Это не так!

– Это так, – Одобеску опрокинул налитую рюмку, отвел руку Глаши с нанизанным на вилку куском селедки. – Простите меня, Миша. За испорченный вечер. За дочь. Право, хотел, как лучше. Старался. Зря.

– Не зря, – выкрикнул гость, не зная, что предпринять для того, чтобы хоть как-то успокоить хозяина дома. – Я сейчас! Буквально пять минут. Найду и приведу.

– Приведите ее, Миша, – всхлипнула Глаша. – Ночь на дворе. А она девушка.

Георгий Константинович не сказал ни слова. И только когда хлопнула за Коротичем дверь, подцепил колечко пропитанного подсолнечным маслом лука и задумчиво отправил его себе в рот.

В последнее время праздники в его семье перестали получаться. И что странно, размышлял про себя барон Одобеску, всегда по одной и той же причине – Аурика. Даже будучи, по выражению Глаши, «поперечной девочкой», она доставляла ему гораздо меньше хлопот: по пальцам можно было пересчитать какие-то оставшиеся в памяти крупные ссоры. Зато в прошедшем году! Дня не проходило, чтобы Золотинка хоть что-нибудь да не выкинула. Как с цепи сорвалась!

– Замуж ей надо! – в унисон хозяйским мыслям произнесла Глаша и поставила перед Георгием Константиновичем чистую тарелку.

– Не хочу, – ответил он ей. И тоже получилось двусмысленно: то ли чистой тарелки не хочу, то ли дочернего замужества.

– Бесится она, – непривычно резко для себя определила помощница Одобеску и села рядом с хозяином, подперев рукою щеку.