- Как ты себя чувствуешь? Ты не устала? - я напряглась, когда его рука взметнулась вверх, понимая, что, если он прикоснется к моему лицу, просто завоплю в голос от новой панической атаки. Но он всего лишь привычным жестом стянул пиджак, оставшись в светло-серой приталенной рубашке. Странная метаморфоза! После этого тревога начала медленно таять, настолько разительной мне показалась подобная перемена. - Мы можем поговорить?

Я не помню, как позволила увести себя в сквер частной клиники, где в это время практически никого не было. Впрочем, я потом поняла, что такой с легкостью он увел бы меня даже в камеру пыток. Нет, забегая вперед - таковой не имелось, но все же...

- Мне стало известно, что ты пыталась утром покончить жизнь самоубийством.
                   До меня не сразу доходят его слова. Каким самоубийством? Неужели я и вправду этого хотела? Стерхов прогнал отупляющую апатию своим психоанализом, и только сейчас до меня доходят возможные последствия танца на гранитном подоконнике. Ужас липкой волной грозится затопить, не оставив шанса, но затем как-то быстро наступает откат.

- Вы ожидали, я буду танцевать от счастья, потому что он мертв?

Он игнорирует мой ответный вопрос. Я ощущаю на себе его взгляд, и непроизвольно ежусь от холода, понимая, что он изменился.

- Пообещай мне, что больше никогда не сделаешь этого снова. Можешь?

Мне страшно смотреть ему в глаза. Я хочу, чтобы он ушел. Особенно сейчас, когда я осознала, что никто не будет меня успокаивать и кормить с ложечки. Я перестала верить в бескорыстные мотивы. Тогда, когда изучала материал по Теме, наткнулась также и на статью о передаче прав. Я не хочу больше и близко прикасаться к этому безумному миру. Я там чужая. Выпитая до дна и отброшенная на обочину. От нарастающей тревоги я готова ему пообещать все что угодно. Пусть уйдет.

- Я сделаю все, чтобы ты об этом забыла как можно скорее. Ты мне веришь?

Странно, но верю. Только его присутствие сильно напрягает. Хочется поджать ноги и обхватить колени руками. Закрыться в домике. Я не могу понять, почему так, он не угроза для меня, и эта неопределенность пугает... и расстраивает одновременно. Я умом понимаю, что Александр очень много сделал для меня. Меня не допрашивала полиция, не закрыли в госучреждении в клетку, условия райские. И даже эти розы...

- Я хочу вас поблагодарить, - попытка поймать его взгляд терпит фиаско, я раздавлена железной аурой власти и самоконтроля. Даже если он сам не преследовал этой цели.

- Юля, не стоит. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

- А разве вы не должны меня ненавидеть? - быстрый взгляд в переносицу, росчерком по отточенным скулам, высокой линии лба, сжатым губам.

- Не так страшно, правда? - с улыбкой спрашивает он, а мои щеки заливает краска смущения. Твою ж мать! - Ненавидеть? У меня должны быть для этого основания?

- Вас связывали какие-то непонятные мне отношения. Я для вас чужая...

Мне хочется уйти, особенно когда я с ужасающей ясностью осознаю, что ни одно из произнесенных им слов не случайно. Рядом с ним я не принадлежу сама себе. Разучилась? Устала? Он не пытается сократить между нами дистанцию и вторгнуться в личную зону. Намека на сексуальный интерес или что-то подобное нет и близко... Я соглашаюсь с каждым его словом  лишь с одной целью - скорее оказаться наедине с собой. Какая-то непонятная тревога витает в воздухе во время разговора, но пока он рядом, тает без следа. Это неправильно. Мне нужно разобраться, понять, что является ее источником. Потому что это точно не он.