– Если не поторопишься – будет не просто надкусанный, а с лету проглоченный! – предупредила подружка, из-под козырька ладони посмотрев в конец затопленной светом аллеи.

Оттуда к нам неслись клубы сияющей пыли.

Я поняла, что это быстро приближаются юные Максимовы, и без промедления впилась зубами в пончик.

Манюня и Масяня – верные последователи сказочного Робина Бобина Барабека, то есть обжоры, каких поискать! В непосредственной близости от них еда никогда не залеживается.

– Прюшка? – со скрежетом затормозив у скамьи, с затейливой смесью подозрения и надежды поинтересовался младой обжора, пришедший первым.

– Пиложок? – точно в тон ему вопросил прибежавший вторым.

– Нет больше плюшек, Масянечка, – торопливо проглотив хлебную жвачку, с фальшивой грустью сказала я и, не дожидаясь требований, добровольно отдала на проверку и растерзание пустой бумажный пакет. – И пирожков уже нет, Манюнечка.

Иркины отпрыски – близнецы, но я различаю их благодаря тому, что у каждого из пацанов свой дефект речи: Манюня не выговаривает «р», а Масяня – «л».

– Тогда давай ропатку!

– И ведло! – Рыжие головы повернулись к маменьке, как подсолнухи – к дневному светилу.

– Это же парк, здесь нельзя копать, – сказала Ирка, не скрыв сожаления.

По образованию она инженер-строитель, по душевному призванию – агроном, по роду текущей деятельности – совладелица семейной фирмы по продаже посадочного материала. Ей за лопату взяться, как мне за перо – одно удовольствие, а детки явно пошли в мамочку.

– Я дам вам кое-что другое!

– Бурку?! – радостно обнадежился ребенок.

– У тебя там и бурка есть?! – Я с восторгом уставилась на необъятную торбу подружки.

Ирка запаслива, как хомяк. Я бы не сильно удивилась, достань она из своей сумки-самобранки и бурку, и папаху, и живого коня в полной сбруе.

– Ребенок спросил про булку, – невозмутимо объяснила Ирка, извлекая из своей сумы цветную резиновую тряпочку.

Путем энергичного надувания заботливая мать в два счета превратила тряпочку в мяч, который тут же зашвырнула через кусты за нашей спиной на ухоженный газон:

– Поиграйте, детки, на полянке! У вас примерно полчаса.

Я оценила хитрый ход: газон со всех сторон окружен кустами, как хоккейная коробка, так что шустрые пацаны не разбегутся по парку, и через полчаса нам с Иркой не придется носиться по аллеям, громко аукая и тихо матерясь.

– Она сказала «полчаса», это тебя не пугает? – вкрадчиво поинтересовался мой внутренний голос. – Полчаса – это поэма, не меньше!

– Ой. – Я осознала перспективы.

Поздно.

– Ну? Ты готова слушать? – Подружка выудила из сумки очки, записную книжку, носовой платок и развернулась ко мне всем корпусом, как танковая башня: приготовилась покорять слушателя громкой читкой своего нового произведения.

– А платочек зачем? – опасливо поинтересовалась я.

– Это тебе. – Ирка вручила мне надушенный батистовый квадратик, едва понюхав который, я чихнула. – Будешь утирать слезы в особо трогательных местах.

– А это что – любовная лирика? – заволновалась я.

Иркина любовная лирика душераздирающа, как повесть про Муму. Ее свободно можно брать на вооружение вместо слезоточивого газа! А у меня стратегические запасы слез ограничены, и я не могу расходовать их понапрасну. Эти сверкающие соленые капли, красиво зависающие на ресничках, при экономном использовании способны обеспечить мне преимущество в любом семейном споре!

– Ты что-то имеешь против моей любовной лирики? – грозно нахмурилась подруга.

– Ладно, давай. – Делать было нечего, я смирилась.

– Тогда слушай. – Ирка поправила очки, высоко подняла раскрытую записную книжку и тонким голосом с жалобным поскуливанием (я снова вспомнила Муму) завела: