Солнце, благодатное солнце, когда-то пробудившее к жизни саму колыбель западной цивилизации – Элладу, уже жарило во всю. Лео по утрам невыносимо знобило, но теперь он наконец снял кожаную куртку и заработал вёслами. С каждым гребком, плавным и мощным, старая, но ещё крепкая и вместительная лодка всё больше отдалялась от маленького необитаемого острова, приближаясь к большому обитаемому. Хотя большой Распа была лишь по сравнению с крошечной Андираспой. В главном и единственном посёлке на восточном берегу жили сотни три человек, в основном, рыбаки да лодочники, ещё полторы сотни рапсиотов обитали в середине острова, на холмах, поросших маквисом* и тимьяном, что позволяло разводить овец и коз. Более-менее плодородной земля была лишь в узких прибрежных полосах: там росли груши, сливы, абрикос, инжир и, конечно же, виноград – куда ж без него? Там же, на пляжах, водились и дикие туристы, то есть любители простой и вечной красоты, ради неё готовые обходиться минимумом комфорта.

*Маквис – заросли вечнозелёных жестколистных и колючих кустарников, низкорослых деревьев и высоких трав в засушливых субтропических регионах.

Швартуя лодку у причала, Лео нос к носу столкнулся с такими ценительницами естественности: навалившись на деревянные перила смотровой площадки, две дамы бальзаковского возраста в весьма откровенных нарядах разглядывали его с нескрываемым одобрением.

– О-о, так вот что из себя представляет истинно греческий профиль! – сказала одна по-немецки, обращаясь к подруге, но стреляя глазами в Лео. – Наверняка только здесь, на краю цивилизации, ещё можно увидеть настоящих данайцев!

– А какое у него тело! – поддакнула вторая, взглядом ощупывая мускулы под рубашкой Лео, намокшей от пота и морских брызг. – Достойное внимания самого Фидия… или кто там ваял голых спортсменов?

– Поликтет и Мирон, – проходя мимо них, услужливо подсказал Лео на чистейшем немецком. – А Фидий специализировался на богинях в исключительно целомудренных одеяниях…

Не особо интересуясь дальнейшей реакцией любительниц античности, он стремительно исчез в дверях ближайшей кофейни: у него самого кофе уже два дня как закончился.

Эрасмос, владелец кофейни «Триера», он же бармен и официант по совместительству, был жгучим брюнетом неопределённого возраста, но явно пиратской наружности – даже крупная серьга в ухе присутствовала. Едва завидев посетителя в окно витрины, Эрасмос кинулся готовить ему эспрессо. Сердечно поздоровавшись с ним, Лео уселся на высокий стул у барной стойки и уже потянулся за чашкой, как дверь снова распахнулась, пропуская коренастого пожилого бородача с мясистым носом и широкой улыбкой на смуглом лице.

– Здорово, парень! – бородач с размаху хлопнул Лео по плечу, ловко устроился на соседнем сидении и по-свойски кивнул хозяину заведения. – Мне тоже ещё кофейку, пожалуй…

Однако Эрасмос со стуком поставил перед ним стакан висинаду – напитка из вишнёвого сока со льдом:

– Прости, приятель, твоя мама велела не давать тебе больше двух чашек до обеда.

– Вечно она… – начал было бородач, однако тут же осёкся: как известно, греческие мужчины в большинстве своём до старости остаются маменькиными сынками, что, впрочем, нисколько не умаляет их мужественности. – Ладно, давай! – и сжал стакан в огромной волосатой лапище.

– Рад тебя видеть, Памфилос! – сказал Лео, обращаясь к нему. – Я как раз к тебе в контору собирался…

– А я вот – тут как тут! – прогудел бородач, выразительно жестикулируя, и зычно захохотал, словно сказал что-то очень смешное.