«Этот апрель…»

Этот апрель
Чем-то напоминает
Ноябрь.
Только цветёт
Дерево во дворе.
Дерево как будто замёрзло
На воздухе.

«Все несчастия мира…»

Все несчастия мира
От злобы и болтовни.

«Осень Юры…»

Осень Юры.
Старость мамы.
Движется напиток в рот.
Ты подвинь к себе газету.
У варенья вкус лесов.
Выпей чая,
Что не к спеху.

«В поле катится карета…»

В поле катится карета.
В ней дама с веером сидит.
Жук ползёт по вееру,
Гитарист играет гамму.

«Птица падает в пике́…»

Птица падает в пике́
И выходит белым лебедем
Во сне.

«Как сказать то…»

Как сказать то,
Что сказал.

«Расколота ваза…»

Расколота ваза.
Вода минеральная.
Женщина в шортах.
Беспорядок в желаниях.

«Платоническая любовь хороша…»

Платоническая любовь хороша
Под платанами
С платиновыми кольцами.

«Глупость и наглость…»

Глупость и наглость
Не воспринимают
Страдания.

«Американка в автобусе…»

Американка в автобусе
С аппетитными ногами
И с немецким яблоком в руках.

«Я не обязан…»

Я не обязан
Скакать по квартире,
Как сломанный танцор.

«Поэзия – заплыв в прекрасное…»

Поэзия – заплыв в прекрасное,
А не сатира на другие рифмы.

«Мой диагноз…»

Мой диагноз —
Модернистское барокко.
Мой стиль – модернистское барокко.
Я поэт.

«Белый шум лингвистики…»

Белый шум лингвистики.
Это сленг техно
Или сумасшествие?

«Люди живут в пространстве…»

Люди живут в пространстве
Вещей и денег.

Виталий Амурский / Париж /

screen_image_90_85_43

История и человек – не раздельно, но связанные незримо и имеющие общие болевые точки – такова центральная тема этой подборки, открывающейся стихами о тех событиях, которые произошли в Европе 80 лет назад. То есть, и так давно, и так недавно… Здесь же, в привычном для него русле размышлений, автор пытается понять минувшее и настоящее, обращаясь к опыту собственной жизни, прежде всего, увы, измеряемой невосполнимыми утратами. Однако доминирующим началом для него остаётся не пессимизм, а спокойный, взвешенный реализм.

«Небо над Европой цвета олова…»

Небо над Европой цвета олова.
Над Уралом и над Руром дым,
Риббентропу пожимает руку Молотов,
Чтобы в Польше пожинать плоды.
Скоро звезды красные и свастики
Коршунами взвеются над ней.
Дипломаты, право, не схоластики,
Всё, что дальше – маршалам видней.
А в Варшаве кофе пьют со сливками,
Жизнь течёт без видимых тревог,
Розы схожи с золотыми слитками
Возле храмов и у синагог.
Будоражат Лодзь звонки трамваев,
В краковских харчевнях пир горой,
Но уже Вторая Мировая
Наплывает тучей грозовой.
По штабным приказам (скорбь Кассандры
В эти дни, должно быть, глубока)
Скоро прозвучит «подъём» в казармах
Вермахта, – пока не в РККА3.
Комсоставу там ещё положено
Отдыхать, и не важна цена,
Чтобы угощать подруг мороженым,
«Рио-Риту» в парках танцевать.
Служба же – не шахматная партия,
Чтобы в ней обдумывать ходы:
Ждёт ли тебя Польша, ждёт ли Балтия,
Буковине надобен ли ты?..

«Был ворошиловский стрелок…»

Был ворошиловский стрелок,
Член МОПРа4.
О том напомнил лишь брелок
На поле мокром.
Сентябрьский дождик моросил
Безмолвно,
И дым чуть смазал неба синь
Близ Львова.

Урок памяти

Осенью 1939 года в Германии отмечалось 190-летие со дня рождения Гёте, а в СССР 125-летие Лермонтова. В Бресте же (тогда Брест-Литовске) 22 сентября состоялся советско-германский военный парад

Ржавчина каски дырявой
Да потемневший крест…
Танки Гудериана
Помнятся ли тебе, Брест?
Я не о сорок первом,
С ним никаких морок —
Там всё просто и верно.
Я про другой урок.
Тот, где без Гёте и Лермонтова,
Под барабанный бой,
Наши флаги и Вермахта
Реяли над тобой.

Hommage а la pologne

1
Тихий шорох леса,
Как молитв латынь.
Неподъёмность веса
С именем Катынь.
В траурном базальте
Лиц пропавших блеск.
Губы и глаза те