Тот отчаянно затряс головой, давя рыдания громкими всхлипами.

– Послушай, я помогу тебе. Покажи мне, что они сделали. Я постараюсь помочь.

– Мне стыдно, – на выдохе пискнул он.

– Глупости какие! Чего ты боишься? А эти… – он еще раз обвел берег взглядом. – Эти ушли. Том, здесь нет никого, кроме нас. И сейчас ты нуждаешься в помощи. Пожалуйста, Том, позволь мне помочь.

Вилл с трудом завалил его на спину и отодрал руки от груди. Чертыхнулся, увидев невероятно распухшие кисти темно-бордового, почти черного цвета.

– Послушай, я постараюсь перерезать веревки, но здесь темно и плохо видно, а узлы очень сильно затянулись, я не смогу их развязать. Я буду очень аккуратен. Ты только не шевелись, ладно? Обещаешь? – голос дрожал.

Принц очень осторожно, двумя пальчиками, ощупал поврежденные запястья. Перетянуто, действительно, очень сильно, веревки впились в плоть и даже поранили кожу. Том все пытался закрыть лицо то одной рукой, то другой, но глядя на черные ладони и опухшие пальцы снова начинал всхлипывать и лить слезы. Вилл достал кинжал, облизал лезвие и начал осторожно надрезать первый узел, молясь, чтобы рука не дрогнула, и он не порезал его.

– Ты только не шевелись, – бормотал он, скорее себе, чем Тому. – Не шевелись. Сейчас все будет хорошо, слышишь. Времени мало прошло, кровь пережата, но это не критично. Все будет хорошо, только не шевелись.

Веревка поддалась – лопнула. Он едва успел зафиксировать руку, когда кинжал сорвался.

– Вот видишь! – радостно воскликнул Вилл, откидывая в сторону обрезки. – Всё хорошо. Сейчас кровь уйдет… Давай вторую руку. И не бойся, всё получилось!

Вторую веревку он разрезал быстрее первой – было уже не так страшно и руки не дрожали. Он действовал смелее, понимая, как именно надо сделать надрез, чтобы не поранить кожу. С ногами все вышло совсем хорошо. Он счастливо улыбнулся Тому и взял его руки в свои, принялся осторожно и очень нежно гладить и массировать каждый палец, заставляя застоявшуюся кровь двигаться быстрее.

Когда опухоль немного спала, и руки Тома стали похожи на руки, Вильгельм обнял тихо плачущего мальчишку, как когда-то его обнимала кормилица, прижал к груди и погладил по спине, приговаривая:

– Не бойся, с руками все будет хорошо. Надо немного времени, но уже сейчас видно, что с ними все хорошо. Они не повредили. Не успели. Руки и ноги двигаются. Всё пройдет. Прости, я видел… Но они так быстро действовали и было так страшно, что я сначала не понял, а потом… Прости… Если бы я вмешался раньше, то они бы ничего тебе не сделали. Это я виноват. Прости…

Он прижимался щекой к его макушке, как когда-то прижималась щекой к нему кормилица. Он гладил его по спине, по плечам, по рукам, как когда-то гладила кормилица. Он окутывал его лаской, по которой соскучился сам, которая накопилась в нем за эти долгие месяцы без кормилицы. Он интуитивно старался прижать его посильнее к себе, чувствуя, что от тесного контакта, Том успокаивается, перестает дрожать, сам прижимается к нему, крепко обняв. Когда он окончательно успокоился и перестал лить слезы, Вилл наклонился к самому уху и зашептал:

– Послушай, давай договоримся. Об этом никто никогда не узнает. Они – ведьмы – никому ничего не скажут – так они испортят колдовство, которое у них все равно не получилось. Но о колдовстве нельзя говорить, а значит они болтать не будут. Я не скажу никому. Мне просто некому. Да и король, если узнает, что я один ночью выходил из замка… В общем, ему не надо знать, что меня не было в замке. И ты тоже молчи, никому не говори, даже своим друзьям. Когда никто не знает, то ничего и не было, хорошо? – Том кивнул. – Не выдавай меня. Король в гневе убить может.