Док подошел к входной двери и кивнул мне. Я кивнула в ответ и повыше подняла пустые руки. Он взял рацию с комода и сказал в нее:

– Готов выходить!

Док положил рацию на место, и через пять секунд дверной сенсор пикнул, и она открылась.

На пороге стоял Пирс. Серьезный, надменный. В брюках и белой рубашке с закатанными рукавами, поверх которой висела кобура с оружием. Пиджака не было.

– Привет, Пирс! – сказала я, не опуская руки. – Там уже настолько тепло? – спросила я, кивнув на его закатанные рукава.

– Почти лето. – ответил Пирс и спросил. – Ты как?

– Нормально.

– Рад слышать. – спокойно отреагировал он и пригласил доктора на выход.

– Как мои родные? – спросила я, когда дверь уже закрывалась.

– С ними все хорошо. – услышала я в ответ, и дверь захлопнулась, снова пикнув затвором.

Вернувшись на кухню, я помогла Мелиссе убрать грязную посуду, хоть она и возмущалась по поводу моего труда. После этого, тетушка отправилась «вычищать ужасно грязную душевую после этой несносной девчонки», а я пошла в гостиную и с нытьем улеглась на диван. Выдохлась. А еще даже не полдень.

Сейчас немного полежу и совершу свой следующий ежедневный ритуал – отправлюсь повторно исследовать дом. Я уже излазила его вдоль и поперек, но не прекращала попыток найти что-то важное или полезное.

Когда я впервые очнулась месяц назад, то сразу потеряла сознание от новости дока. Он сообщил, что я – в доме Блэка. И более того, что я лежала в его личной спальне на его личной постели. Организм не справился с нагрузкой, и в следующий раз я очухалась спустя полдня.

Пока лежала там и кряхтела от постоянной боли, то выучила всю комнату наизусть: гигантская кровать – мягкая и нежная до неприличия －, большой шкаф с одеждой Блэка… которую в последствии я изрезала на лоскутки… красивое жемчужное кресло и высокое окно от пола до потолка, которое оказалось пуленепробиваемым – это я уже потом узнала, после того, как пыталась разбить его прикроватной лампой. Все окна в доме Блэка были пуленепробиваемыми. Рассчетливый ублюдок!

Через пять дней я вышла из спальни на своих двоих… точнее, на троих – док предоставил мне один костыль для опоры – и я сразу отправилась на поиски выхода.

Тогда еще мне показалось очень странным то, что в доме не было ни единого человека, кроме меня, доктора и его жены. Никакой охраны! Но уже в конце того дня я поняла, что из дома не выбраться: окна не разбить; двери (тоже бронированные) не открыть; стены, само собой, не проломить.

Доступ к сенсорным дверям был только у четырех человек: Блэк, Пирс, Трой и уборщица Блэка. Правда, последнюю я видела только раз. Именно после того случая и были придуманы правила, по которым, каждый раз при открытии двери, я должна была стоять у подножья лестницы с поднятыми пустыми руками. А все потому, что когда, на восьмой день моего более-менее сносного состояния, уборщица вошла в дом с охраной, то я попыталась взять ее в заложницы. Меня отодрали от бедной женщины и уложили на пол. Швы на моей груди открылись, и кровь залила треть ковра. Мелисса была в таком ужасе, что запретила уборщице приходить и сказала, что сама будет прибираться здесь, стирать, мыть и готовить. Лишь бы никто не провоцировал ее сладкую девочку! То есть меня. Интересно, как бы она отреагировала, увидев меня на арене в качестве гладиатора?!

Папа и Джек были в изоляторах. Это Лорас рассказал и сразу убедил, что с ними очень хорошо обращаются. Он знал это не понаслышке, так как каждый день навещал их обоих.

А еще он узнал от Блэка, почему они там находились. во-первых, никто не должен был даже заподозрить, что я нахожусь в Гроджтауне. А, во-вторых, пока было непонятно, что папа и Джек из себя представляют: Блэк понимал, что один из них очень опасен, так как лично видел способности Цербера на арене; а второй провел в Глондаре больше трех лет и находился в личной охране короля, поэтому также не вызывал никакого доверия.