«Пожалуй, не буду у нее ничего расспрашивать, захочет – расскажет. А я хотела ее психиатру показать, а он вон, нарыв-то сам и вскрылся» – бормотала себе под нос Татьяна Николаевна, помешивая манную кашу в кастрюле.

– Доброе утро, бабулечка! – заглядывая в кухню, поприветствовала Мия Татьяну Николаевну.

– Ой, проснулась? А что так рано? Ты вроде сказала, что на три дня отпросилась?

– До чего же ты, ба, врать не умеешь. Я же прекрасно вижу, что ты всё слышала. Да и глаза у меня красные и опухшие.

Бабушка перевела тему разговора:

– Манночку варю тебе, твою любимую! Умывайся, да садись, остынет, холодную есть не вкусно. И чем же ты сегодня займёшься? – наливая жидкую кашу в тарелку, поинтересовалась Татьяна Николаевна.

– Планов нет. Голова совершенно пустая, ни одной мысли в ней ни на этот счет, ни насчет чего-то другого. А у тебя?

– У меня что… «день сурка». Сейчас в Храм, потом на рынок, потом обед…да что я тебе перечисляю, тебе неинтересно ведь. Ты просто так спросила, верно?

– Совершенно не просто так. Я с тобой поеду, бабуль.

– Куда? На рынок?

– И в церковь.

Бабушка очень подозрительно посмотрела на Мию, не в силах поверить в то, что услышала. Дело в том, что у Миечки, после потери родителей, сложились свои, особые отношения с Богом. Она была на него в страшной обиде. Бабушка на её вопрос: «Бабуль, а где мама с папой?», – в тот день ответила, что мол, их Господь забрал. Маленькая девочка еще долго докучала бабушке с вопросами: «А зачем они ему? Что, разве может так быть, чтобы они были Господу, нужнее, чем их дочери? А где он их держит и когда обратно отдаст?» Боль от расставания с родителями становилась тяжелее день ото дня, потому что бабушка так отвечала на вопросы, что девочка ей не верила. Вот не верила и всё! А потом Мия устала, выбилась из сил из-за страданий, и спрашивать перестала. Спрашивать перестала, а вопросы остались. И вот сейчас наступил для Мии момент задать их снова, но уже не Татьяне Николаевне…

– Бабулечка, пойду с тобой в храм, мне у священника необходимо узнать кое-что, – надевая сапоги и шапку, сказала Мия.

Мия шла очень быстро, Татьяна Николаевна еле-еле поспевала за ней. Но девушка как будто этого не замечала, торопясь как можно быстрее получить ответы на так давно мучившие её вопросы.

– Мия, в самом деле, не иди так быстро. На службу уж верно и так опоздали, чего теперь ты несешься, как угорелая. Стой, дай хоть под руку тебя возьму, скользко, боюсь упасть.

Мия остановилась и позволила Татьяне Николаевне себя догнать.

– Это ж надо, то в церковь пойти тебя уговорить двадцать лет не получалось, а теперь вон, гляди, бежишь туда. Чудны дела твои, Господи!

– Господь сейчас ни при чем, ба – резко заметила Мия.

В храме для Татьяны Николаевны всё было привычно, оттого ей стало вмиг спокойно. Для ее внучки, наоборот – в новинку. Мия сняла с головы шапку и перекрестилась слева направо.

– Фу, ты, Господи прости! – воскликнула бабушка. – Шапку надень обратно, или иди вон там платочек возьми и покрой голову. И креститься ты у меня даже не обучена.

Татьяна Николаевна горестно вздохнула и отошла от внучки, почувствовав, что её присутствие только тяготит девушку.

Мия долго стояла на пороге храма, не решаясь пройти дальше.

У больших икон она заметила высокие подсвечники и подвешенные масляные лампады. От запаха горячего воска и елея у нее немного кружилась голова. Солнечные лучи, проникая через разноцветные витражи купола, заливали храм красным, синим, зеленым и фиолетовым светом и пускали разноцветные зайчики, напоминающие драгоценные камни, по полу, сводам и алтарю.