Всякая вещь обыкновенно стремится к сродному ей. И душа, имеющая в себе удел духа, когда услышит речение, заключающее в себе сокровенную духовную силу, пламенно приемлет содержание этого речения. Не всякого человека пробуждает к удивлению то, что сказано духовно и что имеет в себе сокровенную великую силу. Слово о добродетели требует сердца, не занимающегося землей и близким с ней общением. В человеке же, ум которого утружден заботой о преходящем, добродетель не пробуждает помысла к тому, чтобы возлюбить ее и взыскать обладания ею.

Отрешение от вещества по своему происхождению предшествует союзу с Богом, хотя нередко, по дарованию благодати, в иных оказывается последнее предшествующим первому, потому что любовью покрывается любовь[6]. Обычный порядок дарования благодати иной в порядке, общем для людей. Ты же сохраняй общий чин. Если придет раньше к тебе благодать, это – ее дело. А если не придет, то путем всех людей, каким шествовали они, постепенно иди для восхождения на духовный столп.

Всякое дело, совершаемое созерцательно и исполняемое по заповеди, данной для него, вовсе не видимо телесными очами. И всякое дело, совершаемое деятельно, бывает сложно, потому что заповедь, которая только одна, именно деятельность ради плотских и бесплотных, имеет нужду в том и другом, в созерцании и в деятельности. Ибо единое есть сочетание созерцания и деятельности.

Дела, показывающие заботливость о чистоте, не подавляют чувства, возбуждаемого памятованием прошедших поступков, но печаль, ощущаемую при этом памятовании, заимствуют из разума. И с этого времени ход припамятования производится в уме с пользой. Ненасытимость души в приобретении добродетели превосходит страсть тела к предметам видимым. Всякую вещь красит мера. Без меры обращается во вред и почитаемое прекрасным.

Хочешь ли умом своим быть в общении с Богом, приняв в себя ощущение оного услаждения, не порабощенного чувствам? Послужи милостыне. Когда внутри тебя обретается она, тогда изображается в тебе та святая красота, которой уподобляешься Богу. Совокупность добрых дел, сосредоточенная в милосердии, производит в душе, без всякого промедления времени, общение с единым сиянием славы Божества.

Духовное единение есть непрестанное памятование. Оно непрерывно пылает в сердце пламенной любовью, в неуклонении от заповедей заимствуя силу к пребыванию в союзе, не с насилием природе и не по природе. Ибо там[7] находит человек опору для душевного созерцания, чтобы оно прочно утвердилось на ней. Потому сердце приходит в восторг, закрывая свои чувства обоего рода, плотские и душевные. К духовной любви, которая отпечатлевает невидимый образ[8], нет иной стези, если человек не начнет прежде всего быть щедролюбивым в такой же мере, в какой совершен Отец, как сказал Господь наш, ибо так заповедал Он послушным Ему полагать основание в этом (см. Мф. 5, 48; 19, 21; Лк. 6, 36).

Иное слово действенное, и иное слово красивое. И без познания вещей мудрость умеет украшать свои слова, говорить истину, не зная ее, и толковать о добродетели, хотя сам человек не изведал опытно дела ее. Но слово от деятельности – сокровищница надежды, а мудрость, не оправданная деятельностью, – залог стыда.

Что художник, который живописует на стенах воду и не может этой водой утолить своей жажды, и что человек, который видит прекрасные сны, то же и слово, не оправданное деятельностью. Кто говорит о добродетели то, что сам испытал на деле, тот так же передает это слушающему его, как иной отдает другому деньги, добытые своим трудом. И кто из собственного стяжания сеет учение в слух внемлющих ему, тот с дерзновением отверзает уста свои, говоря своим духовным чадам, как престарелый Иаков сказал целомудренному Иосифу: