14 Ни в коем случае не следует думать, будто существуют так называемые унаследованные идеи. Об этом не может быть и речи. Зато существуют врожденные возможности идей, априорные условия для производства фантазии, в чем-то сходные с кантианскими категориями. Хотя эти врожденные условия сами по себе не производят никаких содержаний, они придают определенную форму уже приобретенным содержаниям. Являясь частью унаследованной мозговой структуры, они выступают причиной тождества символов и мифологических мотивов во всех уголках земли. Коллективное бессознательное образует этакий темный фон, на котором резко выступает адаптивная функция сознания. Велик соблазн заявить, будто все значимое в психике вбирается этой адаптивной функцией, тогда как все бесполезное превращается в тот зачаточный фон, от которого, к ужасу первобытного человека, отделяются грозные тени и ночные призраки, требуя жертвоприношений и ритуалов, нелепых и тщетных с точки зрения нашего биологически ориентированного ума. Мы смеемся над первобытными суевериями, гордимся своим превосходством над дикарями, но совершенно забываем о том, что на нас самих, как и на первобытных людей, столь же сверхъестественным образом воздействует этот фон, над которым мы привыкли насмехаться – дескать, подобным страхам место в музее глупостей. Просто первобытный человек привержен другой теории мироустройства – он верит в колдовство и духов. Я нахожу эту теорию очень любопытной и разумной – пожалуй, более разумной, нежели академические взгляды современной науки. Высокообразованный современный человек пытается выяснить, какая диета лучше всего подходит для борьбы с кишечными коликами, вызванными нервным расстройством, и какие диетические ошибки способны спровоцировать новый приступ, а человек первобытный совершенно правильно ищет всему психологические причины и психически действенные способы лечения. Процессы в бессознательном влияют на нас ничуть не меньше, чем на первобытных людей; мы одержимы демонами в той же степени, что и они, наша психика столь же подвержена опасности поражения каким-либо враждебным умыслом, и мы по-прежнему становимся добычей злых духов умерших или жертвами чар, наведенных каким-то злобным существом. Все отличие в том, что мы называем эти явления разными именами, и это единственное преимущество, которое у нас есть перед первобытным человеком. Да, вроде бы мелочь, но она имеет большое значение. Человечество от века воспринимало появление для чего-либо нового имени как избавление от кошмара.

15 Этот таинственный фон, с незапамятных времен населявший ночные тени первобытного леса как будто одними и теми же, но постоянно меняющимися фигурами, выглядит искаженным отражением дневной жизни, воспроизводимым в снах и наваждениях ночи. Они смутно толпятся вокруг – призраки, духи умерших, мимолетные образы воспоминаний, восставшие из темницы прошлого, откуда не возвращается ни одно живое существо, чувства, оставленные былым пронзительным опытом и воплотившиеся ныне в призрачной форме… Все это кажется нам лишь горьким послевкусием осушенного бокала дня, нежеланным осадком, бесполезным следом пережитого. Но если присмотреться внимательнее, мы обнаружим, что этот явно враждебный людям фон посылает в мир могущественных вестников, которые чрезвычайно сильно влияют на поведение первобытных людей. Порой эти силы принимают магическую, порой – религиозную окраску, а порой эти две формы кажутся неразрывно слитыми воедино. Обе они суть важнейшие признаки первобытной духовности, важнее которой только борьба за существование. В них автономно проявляется духовный элемент первобытной психики, в которой реакции еще сугубо животные; он проявляется в спроецированной, чувственной форме, и мы, нынешние европейцы, иногда дивимся тому, сколь велико влияние духовного опыта на первобытного человека. Для него чувственная непосредственность предмета связана также с духовными явлениями. Мысль