— Я молодец? – спрашивала она отчего-то хмурого супруга. – Я всё правильно сделала? Правильно говорила?

— Ты моя умница, – ласково отвечал муж, целуя ее волосы. Но складка с его лба не уходила. – Просто безупречна.

Как объяснить жене разницу между искренней молитвой и тщательно вызубренной и отрепетированной речью, он не знал. Для него молитва была как воздух, она просто была. К ней не нужно было готовиться. Но Галла так не умела. Ей было, видимо, сложно и страшно. Он не торопил ее, зная, что его девочка еще очень юная, по меркам эльфов – еще дитя дитем. И очень ранимая. Ее вышибало каждое небрежное слово, каждый шепоток за спиной, каждая неудача.

Он и любил ее такой: искренней, нежной, честной в своих порывах и желаниях, и с некоторым сожалением наблюдал, как она взрослеет, становится будто суше и серьезнее. Ему нравилось, что она оказалась очень разумной матерью, не трясясь над дочерьми, но и не забывая про них. Она всегда находила время на детей, но могла спокойно отдать их Веронике и Мариэлле, и другим женщинам. Она не ускользала от него по ночам и не уклонялась от супружеских ласк – напротив, хищно нападала на него в постели, требовала экспериментов и новых забав.

Галла всегда слушала его, он мог рассказать ей о любой своей проблеме. Если ему было нужно, она немедленно оставляла все свои заботы, даже детей, и приходила к нему. Он чувствовал ее любовь во всем: у него всегда были свежие рубашки, и горячий обед, и даже перья Галла ему затачивала собственноручно.

Оскар был бы абсолютно доволен своей семейной жизнью, если бы не странное, иррациональное ощущение, что его жена глубоко несчастна. Она всегда улыбалась и никогда не жаловалась, но порой он улавливал в ее глазах черную тоску. На все его вопросы она отвечала, что у нее все прекрасно; слыша одинаковые выдержанные ответы, он перестал спрашивать. К тому же она постепенно привыкала к своему положению: уже не боялась публичных речей, а порой ее молитва была тороплива и сбивчива, но куда более искрення, чем тщательно заученная.

Аарон, этот Великий Святой, впервые услышав, как Галла "молится", пришел в ужас.

— Да это кошмар какой-то! – возопил он. – С Всевышним так не разговаривают!

— А как разговаривают? – холодно прищурилась Галатея. – Я сказала все, что хочу. Людям нравится. Или ты думаешь, что Бога здесь нет, в то время, когда все к Нему взывают?

— Есть, но...

— У Него избирательный слух?

— Нет, но...

— Как умею, так и молюсь. Если что-то не устраивает – скажи всем, что запрещаешь. Мне же легче будет, – она умела быть колючей, эта девочка.

Аарону пришлось заткнуться, потому что спорить он с Галлой не умел. Она всегда выворачивала его слова как-то извращенно.

***

Для эльфов время тянется по-другому. Дети растут медленно. Человеские детеныши, которые родились в то же время, что Ана и Ева, уже совсем взрослые. Девушки уже обзавелись женихами, юноши умело управляются кто с оружием, кто с кузнечным молотом. А две светловолосые девочки с острыми ушками и серыми, как у отца, глазами, только-только начали походить на подростков. Они были не совсем эльфийки. Брови у девочек темные, кожа золотистая, да и волосы не совсем уж белые – скорее, светло-русые. И носы, пожалуй, не идеальные – скорее, чуть вздернутые, как у отца.

Сама Галла видит в зеркале ту же молодую женщину, какой она была много лет назад: белые волосы, зеленые глаза, лицо сердечком. Ни морщин, ни поплывшей линии лица, ни дряблого подбородка. Это даже страшно. Те, кто с ней приехали, уже совсем другие.