Я помню первый семинар по русскому языку на первом курсе. Пришла преподаватель и сказала: «Здравствуйте. Моя фамилия Кайдалова. Но еще меня называют Кошмар факультета. А сейчас будем писать диктант по русскому». У меня было, по-моему, хоть я грамотный человек, двадцать или двадцать пять ошибок. У моего коллеги Славкина, который сейчас – завкафедрой русского языка в университете, было всего шесть. А у некоторых – по сорок. Я сейчас сижу в Интернете, в Фейсбуке, там бывают всякие тесты, я прохожу их – смешно, детский сад. А многие мои коллеги и их бы не прошли, поскольку то, что они говорят в эфире, – это просто ужас. У меня такое ощущение, что сейчас можно любому с улицы прийти и его пустят в эфир.

Но проучился я недолго, со второго курса уже ушел на вечерний, потому что мне, в принципе, было некогда учиться. Я завалил вторую сессию, пошел работать, и мне это понравилось. Но на первом месте, в газете «Московский комсомолец», я проработал всего два года – в отделе комсомольской жизни, писал в основном материалы о рабочей молодежи, заводах, ну и событиях в сфере культуры, потому что я к этому волей-неволей близок. Кстати, мой самый близкий друг, журналист, лет пять назад где-то нашел мой первый материал, который я сделал для «Московского комсомольца». Конечно, сегодня это стыдно читать…

Хоть я и считаю, что научить человека хорошо писать нельзя, я признаю, что меня учили люди очень грамотные, очень талантливые, мне повезло с наставниками и на радио, и в газете, и на телевидении. Тогда было другое отношение. Я сейчас не брюзжу, не с позиции своих шестидесяти лет оцениваю то, что происходит сегодня, просто вижу, что с моим любимым телевидением и радио творится что-то неладное.

Когда я пришел работать на радио, моя должность называлась «младший редактор отдела экономической информации». А младший редактор – это как бы мальчик на побегушках. Меня в то время к эфиру никто и на пушечный выстрел не подпускал. Но тем не менее, даже будучи младшим редактором, я был обязан каждую неделю посещать занятия по технике речи и семинары по русскому языку. Эти семинары, между прочим, вел Розенталь, а мастерство нам преподавали Юрий Борисович Левитан и Ольга Сергеевна Высоцкая.

На радио я долго занимался историей войны. Мы готовили передачи к 40-летию Победы. Нас даже пытались выставить на Государственную премию, но ничего не получилось, хотя проект был хороший, очень честный и интересный, такого никто никогда не делал. Автором проекта был наш учитель Леша Смирнов, царствие ему небесное, про него говорили, что он начал работать на радио раньше, чем Попов его изобрел.

Передачи о цирке я стал делать позже, уже работая здесь, на Цветном. Когда я устроился в цирк, я вел эту тему, курировал ее, но периодически, а не на постоянной основе. А вообще-то я информационщик. А информация живет сутки максимум. Помню, мы очень смеялись, когда в редакции пропаганды сказали, что берут на себя обязательство выдавать материал не позже, чем через две недели после его создания. А у нас счет шел на минуты. Я днем снимал, вечером в 21–00 уже эфир, а нужен еще текст, нужен монтаж. Нас дрессировали именно на это, на такие скорости. И когда мы вели программу «Утро», на нас там тоже «оттягивались» как могли; я приходил домой, ложился спать, жена будила, и я ее спрашивал, какой сегодня день и что сейчас – утро, день или вечер, у меня все смешивалось. Ничего, это жизнь, это адреналин, в нем купаешься, живешь.

Что касается передач про цирк: началось все с того, что в 1997 году, когда отца не стало, пришел его друг – один из трех его настоящих друзей – патриарх отечественной кинодокументалистики Илья Гутман. Он уже на пенсии был, но еще продолжал снимать, и он сказал: «Я сделаю фильм в память о Юре». Начал делать, написал себе заметки, еще даже не сценарий, но не успел – в 1999 году он тоже ушел. Тогда пришла его дочка Таня, с которой мы с детства знакомы, тоже режиссер-документалист (к сожалению, сейчас ее уже тоже нет с нами). Она сказала: «Я должна закончить». Мы создали частную студию здесь, в цирке, на мои собственные деньги и на ней сделали два фильма об отце.