Трещины распахивались хищными ртами. Захлопывались обратно – со всем, что в них провалилось…
Воздух выл.
Он просто отключился на какое-то время – защитная реакция организма, не предназначенного эволюцией для таких свистоплясок, а когда снова включился, все закончилось и стало совсем иным.
…Леша лежал на дне котловины – круглого большого провала в земле, диаметром, пожалуй, около километра, трудно точно определить, где заканчивается все более пологий склон и начинается первозданное ровное поле. Дом, вернее остатки Лешиного дома, оказались почти в самом центре котловины, где землю больше всего истерзали разломы и трещины. И из этих трещин начала сочиться вода, с каждым мигом усиливая напор. Она тут же смывала слизь и мусор, мешалась с вывернутой темной землей, превращаясь в мутную жидкость, почти в жидкую грязь, но он видел, что изначально это самая обычная вода, прозрачная и чистая…
Все действительно кончилось, понял Леша. Того, кто сидел в пруду (да нет, конечно под прудом!), больше нет.
Сдох, сдох, сдох!!!! Или навсегда сбежал…
Бог знает, кем или чем было это и зачем проковыряло щелку-глазок в стене между мирами… Да и черт с ним, пропади оно пропадом…
От таких размышлений – одновременно он зачерпывал сочащуюся под ногами муть и обливал не перестающие припекать лицо и тело – от этого простого и приятного занятия Лешу оторвала мысль, что скоро он окажется на дне красивого круглого озера глубиной метров двадцать-тридцать. А для заплывов на длинные дистанции сил совсем не осталось…
Леша поспешил наверх, не глядя по сторонам и не слишком выбирая дороги – и тут же застрял в месиве из упавших стволов, веток и листьев, месиве, бывшем совсем недавно так понравившейся ему осиново-березовой рощицей. Пришлось обходить, вода догоняла, заливала ноги, он уже не видел, куда ступает, пару раз провалился, наступил на что-то острое и, наконец, рухнул на траву, оставив между собой и наступающей водой изрядное расстояние.
…Всю котловину новообразовавшийся водоем не заполнил – примерно треть, никак не более. Переставшая прибывать вода образовала круговое течение, быстро затихавшее. По поверхности озера радостным хороводом кружили всплывшие остатки Лешиного дома, построек и мебели… Извлечение «четверки» без мобилизации водолазной техники было делом малореальным. На пороге своего дома – покривившегося, перекошенного, но устоявшего – стоял дед Серега и, судя по жестам, отчаянно матерился. Откуда-то доносились звуки сирены.
Он подковылял к урезу воды – полуголый, обожженный, с непонятно как уцелевшими очками на носу – одно стекло треснуло. Зачем-то пощупал воду, словно собирался купаться… Растерянно разлепил почерневшие, треснувшие, покрытые запекшейся кровью губы:
– Хрен продашь теперь наследство… Только пруд и остался…
Все остановилось, застыло – не было даже ветра. Леша стоял неподвижно. Надо было куда-то идти, что-то делать, кому-то пытаться объяснить, что здесь стряслось в прямом и переносном смысле – вместо этого он присел на землю. Сидел совсем как десять дней назад сидел на берегу крошечного пруда, наблюдая за застывшими у кромки водорослей крошечными карасиками. Пришедшую тогда мысль, что в озерах эти крохи вырастают о-го-го какими, Леша сейчас не вспомнил…
Водоворот затих окончательно. Обломки остановили свое вращение. Лишь кое-где мутноватое зеркало воды морщила рябь. Легкая рябь…
Голубой квадрат неба
Глубокая ночь. Одинокая машина на загородном шоссе. Фары вспарывают темноту как скальпель. Как световой скальпель джедая, увлекшегося на досуге патологоанатомией. Рукоять джедайского скальпеля «Хонда Цивик», недавно разменявшая второй десяток. Не окончательно еще превратилась в «ведро с гайками», но процесс превращения зашел далеко.