– Посмотрите на ее лицо! – сказал Гэдиман с тем же гордым восхищением.

Рэн посмотрел на образец, плавающий в мутном геле, который питал клетки, побуждая их развитие. Поначалу, образец казался просто непонятной массой. Свернувшись в классической позе эмбриона – «И одно это свидетельствует о чуде научных достижений!», – он всплыл поближе к стеклу, позволяя Рэну увидеть то, на что указал Гэдиман.

Это было лицо ребенка, прелестной человеческой девочки, и Рэн ощутил, что его охватило то же волнение, что и помощника. Черты стали уже достаточно отчетливы и узнаваемы – не просто человеческое лицо, но с индивидуальностью! Крошечные локоны тонких детских волос плавали вокруг идеально сформировавшейся головы, придавая образцу неземной облик, словно у ребенка русалки. Рэн хлопнул глазами, отгоняя от себя фантазии. Его опытный взгляд охватил разнообразные трубки, кабели и сенсоры датчиков, прикрепленные к крошечному образцу. Все было строго на своем месте и выполняло свою работу – питало образец, обеспечивало необходимыми элементами, стимулировало рост и развитие с куда большей скоростью, чем изначально предполагалось природой.

Но на природу терпения у Рэна не было – слишком медленно, слишком много ошибок, и, разумеется, слишком много неожиданных сюрпризов. И сюрпризы природы его не интересовали ни в малейшей степени. Его работа заключалась в том, чтобы ускорять природу и изменять ее, подстраивая для своих нужд. И наконец-то начинало казаться, что ему это удалось. Он улыбнулся, и его пальцы коснулись стенок инкубатора почти с нежностью.

– Она прекрасна, разве нет? – тихо проговорил Гэдиман.

Рэн открыл рот, закрыл, и только кивнул в ответ.

– Этот вариант развивается куда лучше, чем мы могли надеяться.

Образец отплыл дальше, но Рэну показалось, что он заметил, как под веками вращаются формирующиеся глаза. Доктор даже задумался, способен ли образец уже различать свет и темноту. И чувствует ли он что-нибудь.

Неожиданно стало светло, и она отпрянула. «Тебя могут заметить при свете. При свете тяжелее прятаться». Ее тело свернулось в клубок. Теплая влажность вокруг убеждала в безопасности, но яркий свет пугал. Хаотичные образы проносились в ее меркнущем сознании.

Холодный уют криосна.

Стремление защитить молодняк.

Сила и поддержка себе подобных.

Мощь ее ярости.

Влажное тепло и безопасность яслей.

Образы одновременно были бессмысленными и полными смысла. Она понимала их на том уровне, что лежал далеко за пределами сознания и познания. Они были ее частью, частью того, кем она была, чем она была. А теперь они стали частью того, чем она становилась.

Она плавала в желейном, уютном тепле, и пыталась спрятаться от света. И звуков. Мурлыкающие, отдаленные звуки где-то вне ее. Внутри нее. Они приходили и уходили, эти звуки – ничего не значащие и значащие всё.

Она снова услышала звуки внутри, и один – гораздо явственнее других. Тот самый, к которому она всегда прислушивалась. Тот самый, который она изо всех сил пыталась вспомнить. Она услышала шепот: «Моя мамочка всегда говорила, что монстров не бывает. Настоящих. Но они есть».

Если бы только она могла понять, что это значит. Может, однажды…

На одну секунду Рэн позволил себе надежду, позволил себе предвкушение. Будут газеты. Книги. Публикации. Награды. Это пока только начало.

Эмбрион плавал в наполненном гелем инкубаторе, и Рэну пришлось признать, что Гэдиман был прав. Он был красивым. Превосходный образец…

Сейчас он был повернут к Рэну спиной, и изогнутый хребет коснулся стекла. В этот момент доктор заметил то, чего раньше там не было.