Правда, пытался из себя солидного мужчину строить, но все равно периодически срывался на детский подпрыг.

Мне было смешно даже.

Волнение и опасения, что все же ведет меня Ванька в ловушку, испарились, и мы весело провели время в пути, болтая за жизнь.

Ванька рассказал, что живет с мамой, но сейчас она, наверно, на работе. Работает она продавцом в круглосуточном магазине-разливайке, потому, естественно, парня не контролирует.

Сам Ванька ходит в школу, учится хорошо. На мой скептический взгляд последовали обиженно поджатая губа и уверения, что «точно хорошо… ну… иногда плохо».

Припозднился, потому что у приятеля заигрался в видеоигру. И время не заметил.

Вполне логичная история для мальчишки десяти лет.

Болтать с ним легко и не напряжно, хотя я не особенно люблю детей, на самом деле.

Всю жизнь живу одна, с тех пор, как бабушка с дедушкой умерли.

И в последние годы, особенно после детдома, кайфую просто от одиночества.

И не надо мне никого, хорошо так, когда никто в спину не дышит, разговорами не отвлекает.

После шести лет в детдоме – это прям ценно очень.

Работа у меня адская, но я ее люблю. И не представляю, что могла бы, например, выйти замуж, там, детей завести… Не хочу.

А, так как реанимация у нас взрослая, детей везут в детскую сразу, то я и по работе с ними не сталкиваюсь. Опыта мало, короче говоря.

И потому с Ванькой-встанькой разговариваю, как привыкла, по-взрослому, не делая скидок на его возраст и прочее. И он, похоже, это оценил и даже уважением ко мне проникся… Ну, я так думаю.

Подъезд общаги , естественно, не оснащенный лавочками и прочими вещами, удобными для постоянного сидения и воздействия на нервы жителям, выглядит мрачновато.

Фонарь снаружи не горит, внутри, насколько можно видеть по лестнице – тоже света нет.

— Ну, ты иди, — шмыгает Ванька, — тут я сам уже.

Я еще раз смотрю на черные окна подъезда, потом решаю:

— Давай, до квартиры доведу уже. А то телефона у тебя нет, мало ли, какой утырок на лестнице встретится…

— Ага, — резонно возражает Ванька, — а обратно сама пойдешь по темнотище, тоже мало ли кто встретится… у нас тут полно…

— За меня не бойся, — успокаивающе подмигиваю я, — я – везучая.

— Ага… — опять хмыкает Ванька, затем косится на черный подъезд… И кивает.

А я, смиряя неуместную жалость, остро резанувшую по сердцу, первой открываю дверь.

— Какой этаж?

— Пятый… Лифт не пашет уже третий месяц…

— Весело…

Мы идем, болтая довольно громко, чтоб разогнать черноту и прячущихся в ней вурдалаков.

Я подсвечиваю фонариком ступени. Грязища, шприцы использованные, бутылки. Вонь от мусоропровода.

Как они тут живут?

И Ванька каждый день тут ходит?

Не твое дело, Ань. Не твое.

Сколько их тут, таких вот? Всех не пожалеешь… Тебя никто не пожалел.

Мы доходим до пятого, останавливаемся у ветхой двери, обшитой дермантином.

— Ну все, я дальше сам, — поворачивается ко мне Ванька, — спасибо, Ань… Ну, короче…

— Да все путем, — успокаиваю я его, параллельно вызывая в приложении такси. Хватит, нагулялась я чего-то по темноте.

На экране показывается машинка и сообщение, что такси будет у меня через десять минут. И то хорошо, сюда, в жопу мира, особо не любят ездить.

Я киваю, уже, практически, разворачиваясь, когда дверь Ванькиной квартиры распахивается и оттуда вываливается пьяный в дымину мужик. Он смотрит на меня мутными глазами, переводит взгляд на Ваньку.

— Это че такое тут? — ругается он, — а ну, пошли отсюда!

— Сам иди! — неожиданно звонко и четко отвечает Ванька, — нефиг тебе тут делать!

— Че? — удивляется мужик, а потом делает движение, чтоб поймать Ваньку, но путается в ногах и с воплем летит вниз с лестницы.