Но главным объектом на этом участке космоса, притягивавшим всеобщее внимание, была, конечно же, сама нора. МакБрэйну никогда не надоедало любоваться продуктом своего труда.

Она представляла собой идеально круглое сооружение более двух миль в диаметре, состоящее из алмазного волокна весом в пятьдесят тысяч тонн. Производила это волокно особая фабрика, входящая в состав «Гагарина», и сейчас вокруг этого массивного модуля, заканчивавшего свою работу, кипела наибольшая активность. На пике производительности отдача фабрики была феноменальной – тысяча тонн сверхтвердого материала в день. Его грузили на буксиры, доставляли к раме норы и сплавляли с уже существующей конструкцией.

В свете звезд нора мерцала яркими искрами. Использование алмазного волокна было обусловлено тем, что оно являлось самым твердым известным человечеству веществом после тримонита. К тому же приятным побочным эффектом была великолепная способность конструкции преломлять и отражать свет. Под определенным углом она переливалась всеми цветами радуги.

К раме норы в разных местах крепились пять более объемных камер сдерживания – настоящие внутренности всего устройства. Они генерировали особые поля сдерживания, принцип действия которых объяснялся сложными научными теориями. МакБрэйн даже и не пытался постичь его, потому что во всей Сфере Людей этот принцип был доступен для понимания от силы десятку человек. Он только знал, что поля сдерживания – это самое главное в норе, на чем она, собственно говоря, и держится.

С момента изобретения этого непостижимого для простых смертных устройства всего было построено и введено в эксплуатацию более тысячи нор. Примерно сто из них не активировались по не до конца выясненным причинам. Включение нескольких десятков закончилось трагедиями. Только в последнее столетие, ознаменовавшееся постоянным расширением Сферы Людей, в связанных с норами трагедиях погибла дюжина кораблей класса «Титан».

Это была рискованная профессия.

МакБрэйн утешал себя мыслью, что, если когда-нибудь в работе камер сдерживания сооружаемой ими конструкции произойдет сбой, он об этом не узнает. И он, и вся его команда распадутся на атомы, прежде чем поймут, что что-то пошло не так.

– Босс?

– Ну?

– Простите, босс, я и забыл, что настало время вашего послеполуденного сна, – съязвил Клинток.

– Умник хренов.

Клинток улыбнулся.

– Я сказал, что мы готовы к первому переходу. – Он посмотрел на контрольный экран. – Еще один повержен во прах, да, Натан?

– Да уж. Мы живем, чтобы создать еще один день.

На экране отображалось круглое сооружение – пустая конструкция, через которую просвечивали звезды. Но при включении область внутри рамы покроется тьмой, и любой, кто нырнет в нее, одним махом оставит позади множество световых лет.

– Сообщили, кто пройдет первым?

– Еще нет, – ответил Клинток. – Полагаю, как обычно, корабль морпехов.

– Почему бы и нет, – согласился МакБрэйн. – В конце концов, они тут, чтобы брать риск на себя.

– Да и платят им до хрена поболе, чем нам.

– Все трясешься над своими кредитами?

– Конечно. Я же не хочу оказаться в твоем возрасте в самой глубокой заднице пустоты, босс. – Клинток усмехнулся. – Только без обид.

– Все в порядке.

МакБрэйн встал, вздыхая и разминая щелкнувшие в суставах колени. Весь мостик осветило голубоватое сияние предупреждающих огней. Другие члены экипажа невольно сели прямее, отставили кружки с напитками и внимательно вгляделись в свои мониторы и экраны.

Перед панелью управления МакБрэйна прямо с потолка развернулся голографический экран. Широкие обзорные окна по бокам мостика потемнели.